29-03-2024
[ архив новостей ]

Феномен этнического предпринимательства: западная традиция и российское прочтение

  • Дата создания : 05.08.2008
  • Автор : Н. П. Рыжова
  • Количество просмотров : 22468
 Н. П. Рыжова
(ИГиП ДВО РАН, Благовещенск) 
 
ФЕНОМЕН ЭТНИЧЕСКОГО ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА:
ЗАПАДНАЯ ТРАДИЦИЯ И РОССИЙСКОЕ ПРОЧТЕНИЕ[1]
 
Трудовая деятельность китайцев в России нередко интерпретируется с точки зрения  этнической экономики и возможного формирования ими сегрегированных поселений.
Что же такое «этническое предпринимательство»? Способ адаптации мигрантов? Особая предрасположенность некоторых этнических групп к занятию определенным видом деятельности? Или этничность – только конструкт, фантом, которого нет и поэтому и термин «этническое предпринимательство» – лишь миф? Эти вопросы не раз вставали перед западными учеными, их выводы были в той или иной мере убедительными, но тема не закрывалась.
Интересно при этом, что некоторые этнические группы или даже нации «подозревались» в склонности к этническому предпринимательству чаще других. Китайские мигранты как торговцы и собственники небольших магазинов или ресторанов, выстраивающие бизнес преимущественно с членами своей семьи и сконцентрированные в одном месте – в «чайнатауне» – тема далеко вышедшая за рамки научного или экспертного дискурса, ставшая непременным сюжетом массовой культуры. И если и Европа, и Северная Америка, и Азия в острый период зарождения, быстрого развития этнических китайских анклавов пережила и сейчас имеет возможность говорить о стабильном, прогнозируемом «neighborhood», то Россия именно сейчас вновь открывает для себя эту тему. Хотя в дореволюционный период китайские торговцы и наемные работники, «чайнатауны» (или корректнее – Китай-города или китайские кварталы) присутствовали и в центральных, крупных городах, и на Дальнем Востоке и в Сибири. И соответственно подготовлено немало научных работ по этому вопросу1.
Статья начинается с попытки сравнить – чем отличаются российские и западные научные интерпретации проблемы.
Приграничные регионы, а также крупные российские города первыми встретили китайских мигрантов, и общественное мнение именно этим территориям прочит появление первых «чайнатаунов». Наше исследование сконцентрировано на случае приграничных городов Благовещенск (Россия) и Хэйхэ (Китай) – описание «регионального контекста» представлено во второй части работы. В основной – третьей – части статьи охарактеризованы экономические практики российских и китайских граждан, использующих ресурс границы. В четвертой обсуждается «потенциальная проблема» чайнатауна и «реальная ситуация» анклавного рынка труда.
 
 
Этническая экономика и анклав. Западная традиция и российское прочтение
 
Этническое предпринимательство и формирование этнических анклавов – темы для западной социологии традиционные и разработанные. Перечислим некоторые классические работы по данной тематике. Э.Боначич, исследуя механизмы формирования и развития «торговых меньшинств» мигрантов, объясняла их существование концепцией «чужака», а также солидарностью и склонностью некоторых групп к экономической активности2. В своей работе Р.Уолдингер предлагал такую трактовку «этнического предпринимательства»: основой успеха мигрантов является занятие ими пустующих рыночных ниш, а не постепенное вытеснение местных предпринимателей из-за недоступной для них групповой мобилизации или действия жесткой конкуренции3. И.Лайт и С.Карагергис подчеркивали, что этническая экономика – это, прежде всего, характер занятости иммигрантов в принимающем обществе, их самостоятельное решение проблемы обеспечения себя средствами к существованию4.
В российской исследовательской практике тема «этнической экономики», напротив, очень молода, но количество публикаций возрастает год от года5. Многие из этих работ, даже будучи сфокусированы на других мигрантских группах, затрагивая экономическое поведение китайских мигрантов, полагают, что их модели адаптации принципиально отличаются. Даже авторы, для которых «этничность» - конструкт, предполагают, что выходцы из Юго-Восточной Азии имеют или могут иметь принципиально иные модели адаптации: «этническая экономика, возможно, существует в принципе… Если для элиты общины иммигрантов из какого-то региона в целях развития экономических сетей в какой-то момент понадобится этнический ресурс, то экономика станет этнической. Так что возможно существование этнической экономики в США, в меньшей степени в Европе, а для России это вопрос исследования китайской, вьетнамской, афганской общин6».
Основной, но не единственный, контекст изучения тематики этнического бизнеса в западной традиции – адаптация иммигрантов7. Распространено понимание, что мигранты, оказываясь в иноэтничной среде и становясь меньшинством, используют «этничность» как один из ресурсов, что помогает им определиться с моделью экономического поведения и решить свои насущные бытовые проблемы, прежде всего дискриминацию, фобии и насилие со стороны принимающего большинства8. Поэтому мигранты нередко «выбирают» местом жительства анклав, а местом работы – «этническое предприятие».
Во многих российских исследованиях вопрос о выборе/не-выборе этнического бизнеса в сравнении с не-этническим не стоит, а изначально приписывается мигрантам, а наличие/отсутствие дискриминационных практик принимающего сообщества не обсуждается. В ряде работ доказывается, что в случае появления «этнических мигрантов», в «ущемленном» положении оказывается принимающее большинство. Так например, рассматривая случай Ставропольского края, Т.Нефедова указывает наличие острой конкуренции мигрантов-аграриев и местного сельского населения, чреватой формированием и распространением этнических конфликтов9.
В таком контексте иногда обсуждается вопрос о том, какие этнические группы «более опасны» для принимающего сообщества – китайские или, например, киргизские: «По мере роста своей численности киргизы и узбеки в 2003 г. на одном из рынков г. Улан-Удэ начали ценовую войну, опуская цены на аналогичные товары даже ниже, чем китайцы.  … Такая политика оправдала себя: многие улан-удэнцы, не выдержав ее, ушли из бизнеса. Мигранты более конкурентоспособны  и  за  счет  лучшей  организованности.  Община  четко  структурирована  по принципу  пирамиды. … Не иначе как потенциальная экспансия расценивается некоторыми коренными жителями  Забайкалья  миграция  и  развитие  этнического  предпринимательства  китайцев.  … Китайская миграция в Россию, … на наш взгляд, не может выступать в качестве явной  или  скрытой  этнической  экспансии.  Скорее,  это  массовый  стереотип,  навязанный,  с одной стороны, прессой, а с другой – предвзятым отношением к этнической группе, обладающей  более  высокой  по  сравнению  с  коренным  населением  деловой  активностью  и предприимчивостью10».
«Адаптационная интерпретация» включения в этнические бизнесы использовалась в западной традиции по отношению к разным группам мигрантов, в том числе часто – по отношению к китайцам. Когда китаец сталкивается с внешней дискриминирующей силой, он сосредотачивается на торговле и другой экономической деятельности, которые позволяют найти выход из создавшейся дискриминации11. То есть, по мнению многих авторов, «этнический предприниматель», в том числе китайский – это нередко предприниматель поневоле. На конкретных эмпирических исследованиях показано, что проживание китайцев в анклаве – мера вынужденного самосохранения в условиях дискриминации12. Что хотя китайцы в силу своих культурных установок действительно нередко вели семейный бизнес, их понимание «семьи» гораздо шире, чем, например, у японцев, и может включать друзей, соседей13.
Кроме того, если ранее доказывалось, что большинство китайцев изначально попадает в анклав, где проходит их адаптация, то сейчас авторы утверждают, что не более 30% американских китайцев проживают в анклаве, при этом среди новых иммигрантов немало тех (это преимущественно профессионалы), кто сразу начинает жить вне анклава и работать вне этнических бизнесов14. Иначе обстоит дело с китайцами, которые въехав, например, в США с нарушением действующего законодательства, оказываются занятыми на этнических предприятиях в чайнатаунах, имея полный спектр ограничений их прав и свобод, определяемый их нелегальным положением 15.
Впрочем, есть немало работ, в которых их авторы доказывают, что успешная адаптация и эффективный бизнес китайцев связаны с их особой предрасположенностью к торговле, ориентированностью на ведение сетевого бизнеса только с представителями своей этничности, сфокусированностью на быстром накоплении капитала, склонностью к обособлению, диаспоризации и формированию кланов, и даже наличием и реализацией имперских экспансионистских планов Китая16.
В российском научном, а тем более экспертном дискурсе преобладает такой контекст рассмотрения китайского предпринимательства. Авторы доказывают, что этническое предпринимательство – это способ освоения территории под собственные экономические уклады, включая формирование механизмов проникновения, установление контроля и организованное переселение. Китайцы в России – это «устойчивые, хорошо организованные и замкнутые общности, спаянные тесными кровнородственными связями,  стремящиеся к четкому обособлению от принимающего общества. Они нацелены на  форсированное накопление капитала, захват и удержание рынка и существуют в значительной мере на грани легальной и теневой экономики, сращены  с  криминальным  миром17».
Значительно более мягкая оценка исторического развития этнической экономики, распространения «торговых меньшинств» на Востоке, их адаптация, отношение с принимающим обществом дана в работе Дятлова18. Основной его вывод таков: «присутствие "торговых меньшинств" в структуре традиционных, т.е. аграрных, доиндустриальных, патриархальных, нерыночных обществ, а также в процессе их трансформации в рыночных условиях — явление настолько распространенное, что можно говорить о некоей закономерности, собственно говоря, о существовании целого ряда явлений, которые охватываются термином "торговые народы"». Развитие этой темы с фокусом на особенностях современной экономической деятельности китайских мигрантов в Иркутске сделано в другой работе19, где указывается, что они нашли свою «нишу» в экономике принимающего общества, стали ему необходимы, но в силу различных причин их экономическая интеграция существенно опережает социальную и культурную адаптацию. Кстати, в этой работе сделан акцент на том, что экономическое поведение китайских мигрантов нередко выходит за рамки действующих в России формальных легальных норм.
Уместно отметить, что западные исследователи давно выявили и пытаются объяснить связь между этнической и неформальной экономикой. В частности, подчеркивается, что частая репрезентация иммигрантов в неформальной деятельности связана с тем, что они часто представлены в малом бизнесе: «члены дискриминируемых этнических и расовых групп имеют тенденцию преобладать как работники неформальных предприятий». Портес эмпирически доказывает, что этническая экономика вариативна: для некоторых иммигрантов неформальная экономика означает способ выживания в агрессивной социальной среде, для других – способ быстрого экономического подъема, для третьих – это путь к примирению экономических нужд с нормами культурного поведения 20.
Связь этнической экономики с неформальной признается и подчеркивается многими российскими исследователями: «особенностью этнических предприятий азербайджанцев является их балансирование на грани легального и нелегального бизнеса. В полном смысле это "серая" с "получерными" тонами экономика21».
Принципиально отличается от процитированных исследований Портеса апеллирование к изначальной ориентации мигрантов на нарушение законодательства: «подавляющее большинство заезжих предпринимателей ведет нелегальную торговлю почти во всех сельских районах.  … Дело в том, что данная категория мигрантов изначально  настроена  на  нарушение  российских  законов22».
Общими чертами анклавных рынков труда, по мнению исследователей Дмитриева и Пядухова, является «формирование  групп  по  принципу  родства,  земляческих  связей;  строгая  внутренняя  иерархия  и  самоуправление;  отношения  лидеров групп  с  влиятельными  фигурами  в  принимающем  обществе;  сращивание  с  криминальным  миром (выделено мной – НР),  заметное  обособление  от  принимающего  общества23».
В работеЛайт и др.24 указывают, что термины «этническая экономика» и «этническая анклавная экономика» нельзя рассматривать как синонимы – если первый вырос из теории «торговых меньшинств», то второй — из теории двойного рынка труда, которая старалась объяснить причины дискриминации в отношении труда женщин и меньшинств.
Причины образования пространственно сегрегированных этнических анклавов (т.е. фактически – этнических кварталов или поселений), их роль в адаптации новых мигрантов обсуждается во многих западных работах. Широко цитируемое определение анклава предложено Портесом: «группа мигрантов, концентрирующаяся в определенном локальном пространстве и организующая различные предприятия, удовлетворяющие спрос собственно этнического рынка и/или общего рынка. Основной характеристикой анклава является то, что рабочая сила иммигрантов занята на предприятиях, созданных другими иммигрантами»25.
С точки зрения анклава как этнического поселения и адаптации в нем мигрантов в современной России, пока по сути нечего исследовать, поскольку нет объекта исследования. Однако дискутируемый в СМИ вопрос «появятся ли и когда этнические кварталы» провоцирует исследователей на реализацию соответствующих проектов26.
Вывод О. Вединой, исследовавшей случай Москвы, таков, что формирование сегрегированных этнических анклавов маловероятен по ряду причин. Во-первых, культурная дистанция между мигрантами (большую часть которых составляют выходцы из Кавказа) и принимающим сообществом невелика, во-вторых, структура жилого фонда, существующие городские культуры таковы, что не дают оснований для переноса западных моделей городской сегрегации на российскую практику. При этом, впрочем, она указывает, что сравнение с западной практикой может быть логичным лишь в отношении выходцев из Юго-Восточной Азии27.
Кстати, современные американские исследования показывают, что высоко-структурированная пространственная сегрегация иммигрантов из Азии является скорее историческим, нежели современным феноменом. Высокое притяжение, собирание в одном месте азиатских бизнесов были характерны до тех пор, пока существовали пространственные, законодательные и социальные барьеры для американо-азиатского населения. В настоящее время, напротив, географическое распределение предприятий зависит от отрасли их деятельности, их сетевых связей, целевой аудитории потребителей и т.п.28.
Интересно отметить, что вопрос о том, способствует ли включение мигрантов в анклавы их полноценной адаптации или, напротив, покрывая потребность в финансовых ресурсах, никоим образом не решает проблему социальной интеграции, практически не затрагивается в РФ. Российские исследователи нередко уверены, что мигранты из Азии непременно ориентированы на создание своих закрытых общин, нацелены на анклавизацию. Риторические вопросы по этому поводу задаются  в работе под ред. Мукомеля: «И здесь хотелось бы задать вопрос сообществу исследователей: как так получилось, что практически аксиомой, само собой разумеющимся стал тезис о том, что иноэтничные мигранты непременно захотят и, следовательно, должны иметь возможность воспроизводить на новой территории свои привычные этнокультурные стандарты общежития? …Не мостим ли мы, таким образом, нашими гуманными намерениями дорогу в анклав?...29».
Нам практически не попадались работы российских авторов, в которых этнический анклавный рынок труда рассматривался бы как дискриминируемая часть общего рынка, то есть как занятость работников, которые не могут трудоустроиться на общем рынке. На наш взгляд, случай анклавного рынка труда описывается в работе Т.Гребенщинковой, впрочем, сам автор не использует данную терминологию30.
Из всего вышесказанного можно сделать вывод о некоторой ангажированности в среде российских исследователей темы «этнического предпринимательства», априорно принимаемых идей об ориентированности мигрантов на нарушение законодательства и участие в неформальной экономике, при одновременном стремлении к анклавизации.
Во многих изученных нами российских работах маркер «этнический предприниматель» присваивается вместо того, чтобы попытаться вскрыть модели экономического поведения мигранта и объяснить их. Хотя, наверное, неправильно говорить, что такая ситуация характерна именно и только для российских работ – например, в уже цитируемом сборнике под ред. Chan Kwok Bun, неоднократно подчеркивалось, что многие мифы, сложившиеся исторически и/или широко распространенные в СМИ, используются и тиражируются в академической среде. При этом, говоря о задачах, стоящих перед будущими исследовательскими работами, подчеркивается, что более продуктивно не присваивать маркер «этнического предпринимательства», как, впрочем, и не отвергать априори «этничность», а основной упор делать на изучении рациональных стратегий поведения людей, использующих или не использующих ресурс этничности.
Еще одна важная тенденция, которую мы заметили при изучении ряда российских работ, это отсылка к западной традиции и вывод о том, что «все это давно изучено и у нас так». Действительно изучено, но постоянно развивается и появляются новые интерпретации и поэтому – как именно у нас? Этническое предпринимательство как солидарность и стремление к конкурентному занятию рыночных ниш? Этническое предпринимательство как способ адаптации через занятие пустующих ниш? Реализация той привычной деятельности, которая знакома со страны исхода? Предпринимательство «торговых меньшинств» в условиях отторжения со стороны непосредственного окружения? Этническое предпринимательство – стремление выстроить социальные сети по этническому принципу?
Логично предположить, что большая часть теоретических концептов, описанных выше, для объяснения или прогнозирования поведения китайских мигрантов, особенно, в российско-китайском пограничье может не работать или, скорее, работать не так. Поскольку современная структура миграционного потока и особенности принимающих регионов в России принципиально отличаются от тех, на базе которых строились эти концепции. Как некорректно впрямую сравнивать ситуацию китайского квартала в Лос-Анджелесе 1920 года с экономической деятельностью в ставропольской деревне мигрантов с Кавказа, владеющих русским языком. Так же неоправданно распространять выводы о поведении мигранта, приехавшего на постоянное место жительства на другой материк, на изучаемый нами случай Благовещенска-Хэйхэ31, да и на случаи китайских рынков в центральных российских городах, в которых китайские предприниматели — трансмигранты, обслуживающие товарный поток, имеющие «два дома» и регулярно пересекающие границу.
 
Примечания
1.        Граве В.  В.  Китайцы,  корейцы  и  японцы  в  Приамурье  //  Труды  Амурской экспедиции. Вып. 11. СПб., 1912; Дятлов В. И. Торгаши, чужаки или посланные Богом? (Симбиоз, конфликт, интеграция в странах Арабского Востока и Тропической Африки). М., 1996 и др.
2.        Bonacich E. A Theory of Middleman Minorities// American Sociological Review, Vol. 38, No. 5. (Oct., 1973), P. 583-594.
3.        Waldinger R. Immigrant Enterprise: A Critique and Reformulation// Theory and Society, Vol. 15, No. 1/2, Special Double Issue: Structures of Capital. (Jan., 1986), P. 249-285.
4.        Light I., Karageorgis S. The Ethnic Economy // N. Smelser, R. Swedberg (eds.). The Handbook of Economic Sociology. Princeton: Princeton University Press, 1994. P. 646–671.
5.        Радаев В. Этническое предпринимательство: мировой опыт и Россия // Политические исследования, 1993. № 5. С. 79-87; Снисаренко А. Этническое предпринимательство в большом городе современной России (на материалах исследования азербайджанской общины С.-Петербурга)// Неформальная экономика. Россия и мир / Под ред. Т. Шанина. М.: Логос, 1999. С. 138-156; Валитов В.Н. Социальные сети российских иммигрантов и коренных жителей // Социологический журнал, 2000. № 1/2. С. 112-120; Рязанцев С.В. Этническое предпринимательство как форма адаптации мигрантов // Общественные науки и современность, 2000. № 5. С. 73-86;  Бредникова О., Паченков О. Этничность "этнической экономики" и социальные сети мигрантов// Экономическая социология, 2002. Т.3. №2. С.74-81; Титов В.Н. О формировании образа этнического иммигранта (анализ публикаций прессы)// Социологические исследования, 2003. №11; Фирсов Е. Социальная стратификация, этничность и этнические экономики (на примере России) // Экономическая социология, 2004. Т. 5. № 3. С. 66-77; Тишков В. Рыночная экономика и этническая среда// Общество и экономика, 2005. №12.
6.        Воронков В. Существует ли этническая экономика? // Этничность и экономика. Сб. статей по материалам межд. семинара СПб. 9-12 сент. 1999 г. / Под ред. О.Бредниковой, В.Воронкова, Е.Чикадзе. СПб.: ЦНСИ, 2000. Труды. Вып. 8. С. 42-47.
7.        Portes A. (ed.) The economic sociology of immigration. Essays on Networks, Ethnicity and Entrepreneurship. Russel Sage Foundation. New York, 1982; Aldrich H.E.; Waldinger R. Ethnicity and Entrepreneurship// Annual Review of Sociology, Vol. 16. (1990), pp. 111-135; Bailey T., Waldinger T. Primary, Secondary, and Enclave Labor Markets: A Training Systems Approach// American Sociological Review, Vol. 56, No. 4. (Aug., 1991), pp. 432-445 and others.
8.        Light D.W. From Migrant Enclaves to Mainstream: Reconceptualizing Informal Economic Behavior// Theory and Society, Vol. 33, No. 6. (Dec., 2004), P. 705-737.
9.        Нефедова Т. Нерусское сельское хозяйство// Отечественные записки, 2004. №2.
10.     Петонов В.К. Миграция населения Республики Бурятия: этнодемографический аспект// Электронный научный журнал «Вестник Омского государственного педагогического университета», вып. 2007. www.omsk.edu
11.     Chan Kwok Bun. Introduction// Chinese Business Networks. State, Economy and Culture. Ed. by Chan Kwok Bun. Prentice Hall, Nordic Institute of Asian Studies, 2000.
12.     Kwong P. The new Chinatown. The noonday press New York, 1987
13.     Chinese Business Networks. State, Economy and Culture…
14.     Lin Jan. Reconstructing Chinatown: ethnic enclave, global change. Published by the University of Minnesota Press, 1998.
15.     Zai Liang. Rules of the game and game of the rules: the politics of recent Chinese immigration to the New York city// Migration, Transnationalization, and Race in a Changing New York. ed. by Cordero-Guzman H. R., Smith R.C. and Grosfoguel R. Temple University Press, Philadelphia, 2001. P.131-145.
16.     Seagrave St. Lords of the Rim: the Invisible Empire of the Overseas Chinese. London: Corgi Books, 1996; Kotkin J. Tribes: How race, Religions, and Identity Determine Success in the New Global Economy. New York: Random House, 1993; Hodder R. Merchant Prince of the Easr: Cultural Delusions, Economic Success  and Overseas Chinese in Southeast of Asia. Chichester: Willey, 1996, ect.
17.     Гельбрас B.Г. Национальная безопасность России: вызов китайской миграции // Миграция и безопасность России. М.: Интердиалект, 2000. С.214-215.
18.     Дятлов В.И. Предпринимательские меньшинства…
19.     Дятлов В.И. Современные торговые меньшинства: фактор стабильности или конфликта? (Китайцы и кавказцы в Иркутске). – М.: Наталис, 2000.
20.     The economic sociology of immigration. Essays on Networks, Ethnicity and Entrepreneurship/ Ed. by Portes A. Russel sage Foundation. New York, 1981. P.30-31.
21.     Снисаренко А. Этническое предпринимательство…
22.     Петонов В.К. Миграция населения Республики Бурятия…
23.     Дмитриев А.В., Пядухов Г.А. Этнические группы мигрантов и конфликты в анклавных рынках труда// Социологические исследования, 2005. № 8.
24.     Light I., Sabagh G, Bozorgmehr M., Der-Martirosian C. Beyond the Ethnic Enclave Economy // Social Problems, Vol. 41, No. 1, Special Issue on Immigration, Race, and Ethnicity in America. Feb., 1994. P. 65-80).
25.     Portes A. (ed.) The economic sociology of immigration… P. 28.
26.     Филиппова Е.И. Компактные поселения мигрантов в России: «за» и «против»// Способы адаптации населения к новой социально-экономической ситуации в России / Под ред. И.А. Бутенко. М.: Московский общественный научный фонд, Издательский центр научных и учебных программ, 1999. С.99-117.
27.     Вендина О. Мигранты в Москве: грозит ли российской столице этническая сегрегация?/ Общ.ред. Ж.Зайончковской. М., 2005. (сер. Миграционная ситуация в регионах России. Выпуск третий).
28.     Zhou Y. Beyond Ethnic Enclaves: Location Strategies of Chinese Producer Service Firms in Los Angeles// Economic Geography, Vol. 74, No. 3. (Jul., 1998), P. 228-251.
29.     Нужны ли иммигранты Российскому обществу?/Под ред. В.Мукомеля и Э.Паина. М.: «Либеральная миссия», 2006. С.89.
30.     Гребенщинкова Т. Трудовые мигранты из Средней Азии в строительном секторе Иркутска: роль института посредничества// Практики взаимодействия мигрантов с принимающим сообществом / Под ред. В.И.Дятлова и др. - М.: Изд-во Наталис, 2007. С.107-120.
31.     Симутина Н.Л., Рыжова Н.П. Экономический и социологический аспекты российско-китайских отношений: подходы к исследованию трансграничной территории Благовещенск-Хэйхэ// Вестник ДВО РАН. Владивосток, 2007. №5. С.130-144; Рыжова Н.П. Благовещенск. В поисках «чайнатауна»// Этнографическое обозрение. М., 2008. № 4. Рыжова Н.П. Трансграничный народный рынок в Благовещенске/Хэйхэ // «Мост через Амур». Внешние миграции и мигранты в Сибири и на Дальнем Востоке: Сб. матер. междунар. исследовательского семинара. – М.; Иркутск: Наталис, 2004. – С.153-169.  Рыжова Н.П. Трансграничный рынок в Благовещенске: формирование новой реальности деловыми сетями «челноков»// Экономическая социология, 2003. – Т4(№5).
 


[1] Исследование, результаты которого изложены в настоящей статье, осуществлялось при поддержке Программы исследовательских стипендий Корпорации Карнеги в Нью-Йорке, администрируемой Национальным Советом евразийских и восточноевропейских исследований, Вашингтон, США (NCEEER). Точка зрения, отраженная в данной публикации, принадлежит ее автору и может не совпадать с точкой зрения Корпорации Карнеги и Национального Совета евразийских и восточноевропейских исследований.
(Нет голосов)
Версия для печати

Возврат к списку