Т.Н. Красавченко

 

Художественная литература реагирует на общественные перемены всегда медленно и опосредованно, ей нужно время. Исключение, да и то с оговорками, – жанр детектива, имеющий, как известно, глубокие традиции в английской литературе – от Конан-Дойла, А.Кристи до Ф.Д. Джеймс. Особенность детективов о России или связанных с Россией – их политизированность и выход за рамки остросюжетности к «философским обобщениям».

В боевике знаменитого автора «политического детектива» Фредерика Форсайта (р.1938) «Икона» (1996) Россия на пороге ХХI в., истерзанная мафией и коррупцией, обнищавшая, распродаваемая по частям, находится на грани неофашистского путча. Спасают ее (а также и весь мир) старый асс британской разведки Найджел Ирвин с помощью приглашенного им разведчика американца Джейсона Монка (примечательно, что тот в отставке и разладе со своими американскими боссами). Они возвращают Россию на круги своя – к «иконе», достойной веры – к монархии (разумеется, конституционной – по английскому образцу). Лейтмотив Форсайта – мир един, и Запад должен спасать Россию, сами русские – слабы, бедны, унижены (к этому роману примыкает и более ранний роман Форсайта «Дьявольская уловка», 1979).

По прежнему в Англии крайне популярны неизменно экранизируемые романы о супергенте 007 – Джеймсе Бонде, которые после смерти Яна Флеминга (1908–1964) теперь пишет Джон Гарднер. Все они строятся в основном по одной схеме и, прочитав один из них, получаешь впечатление обо всех. Например, в боевике «Золотой глаз» (1995, рус. пер.1997) сохраняются все клише серии: Бонд, для выполнения своей миссии отправляется на территорию России – она и в 90-е годы остается врагом. Преодолев множество препятствий, едва не погибнув (обычная для него ситуация), он выводит из строя опасный для всего мира биохимический завод под Архангельском. Затем действие переносится в Петербург 1995 года, где Бонд, наблюдая, с одной стороны бомжей и нищих, с другой – искаженное отражение Запада (дорогие автомобили, дома, костюмы), пессимистически оценивает возможности «новой» России и полагает, что все может вернуться на круги своя в сократившихся границах «империи зла». Повествование, как всегда, остросюжетно, построено как череда побед и поражений Бонда и завершается его спасением. Примечателен роман привлекательным образом русской красавицы, а также тем, что во вполне стереотипном «джеймсбондовском» боевике присутствуют и необычные мотивы: главой криминального петербургского синдиката оказывается бывший друг и коллега Бонда – агент 006 Алек Тревельян, который после архангельской операции числится погибшим, однако он выжил и стал главой синдиката «Янус», названного так из-за его буквального (одна часть его лица повреждена в архангельской операции) и переносного двуличия: он оказывается сыном русского казака – из казаков, воевавших на стороне Гитлера и по окончании войны перешедших в английскую зону. Британское командование твердо обещало, что никого из них не выдадут советской стороне, однако 70 тысяч казаков с женами и детьми были выданы на заведомую гибель (об этом написано немало, в том числе А.И. Солженицыным). Родители Тревельяна чудом уцелели, но его отец не смог жить после всего пережитого, он убил жену и себя. Английская секретная служба, предпочитающая вербовать сирот и брать на себя «роль родителей», знала об этом, но взяла Алека под свое крыло, полагая, что тот был слишком мал, чтобы что-то запомнить, но не учла непредсказуемость памяти и природы человека. Тревельян, конечно, «наказан», он погибает. Однако эта история с выданными Сталину казаками не впервые всплывает на «поверхность», в том числе она не так давно вновь обсуждалась на заседаниях английского парламента: видимо, «политико-прагматическая» уступка Черчилля Сталину жжет «английскую совесть». А связь с трагическим прошлым придает «двуликому Янусу» – злодею Тревельяну в этом массовом, «ширпотребном» шпионском романе некий трагический колорит, выделяя его среди трафаретных персонажей.

К созданию «шпионских триллеров» склонны и серьезные писатели, в частности, один из наиболее известных современных английских романистов Уильям Бойд. Героиня его романа «Не знающая покоя» (2006) – полурусская-полуангличанка Ева Делекторская родилась в Москве; с родителями и младшим братом Колей в 1917 г. после Октябрьской революции эмигрировала за границу, в 1928 г. они поселились во Франции (лишь мать-англичанка умерла по дороге в Китае). Зачем понадобилась писателю героиня с «русским колоритом»? Очевидно, «русский характер» привлекает его, как и других английских писателей, «неанглийскими» особенностями: обладающая аналитическим умом, выдержкой, изобретательностью, быстрой реакцией, выносливостью, она вместе с тем очень эмоциональна, искренна, сохраняет нравственные критерии и «живую душу» в любых обстоятельствах. На предложение другого главного персонажа романа – англичанина Лукаса Роумера работать на Британскую службу безопасности (BSS) она сначала отвечает категорическим отказом, хотя это дает ей, русской эмигрантке без гражданства – престижное британское подданство и деньги. Однако она, несмотря на свое «жалкое эмигрантское положение», чужда прагматизма, и соглашается лишь после уговоров отца, Сергея Павловича Делекторского (он хочет, чтобы у дочери были прочные юридические и практические основы жизни) и настойчивых доводов Роумера, играющего на ее чувствах: она должна отомстить за любимого брата Колю (тот, будучи антифашистом, погиб, внедрившись по заданию Роумера во французскую профашистскую организацию «Аксион Франсэз»). Писатель постоянно акцентирует то, что Ева человек с чувствами. В сущности роман построен на взаимодействии и противостоянии Евы и Роумера, типичного англичанина, казалось бы плоть от плоти британского истеблишмента, недаром информация о нем присутствует в разных «Кто есть кто»: он стал в 1946 г. (при правительстве Черчилля) лордом Мэнсфилдом, богат, член привилегированных клубов, но ни в одном справочнике не упомянут период его биографии с 1935 по 1945 г, когда он работал в Британских спецслужбах и с 1939 г. сотрудничал с Евой. В ту пору у них возник роман, что однако не мешало ему «манипулировать» ею (вплоть до того, что он поручает ей, в духе английского лицемерия не говоря это прямо, соблазнить одного из ближайших сотрудников Рузвельта, в результате тот, став жертвой шантажа, вынужден работать на британскую разведку). Роумер, несмотря на свою внешнюю привлекательность, таинственную закрытость, усиливающую его обаяние, – человек суперрациональный, холодный, не страдающий угрызениями совести, циник. Он использует людей «своей команды» и убирает их как фигурки на шахматной доске, когда они, на его взгляд, слишком много знают и опасны для него (именно так он поступает и с Евой, но она, благодаря своей смекалке и «сверх-живучести», выживает). В конце концов, ей удается выяснить, что он – агент НКВД и вел двойную игру (это напоминает реальную историю ставших в 1930-е годы советскими агентами привилегированных англичан: Кима Филби, Гая Берджесса и Доналда Маклина). Однажды Лукас называет Еве три основные причины для предательства родины: деньги, шантаж, месть. По мнению Евы, его «причина» – месть, объяснимая «очень английскими мотивами»: Англия – это такая страна, которую можно, и «иногда это естественнее, – скорее ненавидеть, чем любить». В конце романа она говорит своей дочери Рут: «Когда я увидела его сегодня вечером [летом 1976 г.]: Лукас Роумер, лорд Мэнсфилд с его бентли, дворецким, домом в Найтсбридж, его клубом, связями, репутацией…<> я подумала: это была его месть. Он получил все, казалось бы возможное: деньги, репутацию, уважение, стиль, класс – титул. <…> Но все это вызывало у него смех. Он все время смеялся над всеми ними. Каждую минуту, когда шофер привозил его в клуб, когда шел в Палату лордов, когда сидел в гостиной своего дома – он смеялся»¹. В поединке Ева – Лукас, замечает ее дочь, Ева побеждает: как богиня возмездия за погубленных им людей, она находит Лукаса в 1976 г. и после разговора с нею, понимая, что разоблачен, он, как она и ожидает, кончает жизнь самоубийством.

Очевидно амбивалентное отношение У. Бойда к Англии. Русская героиня, точнее полурусская-полуангличанка, т.е. одновременно чужая Англии и близкая ей, обладающая даром взглянуть на нее со стороны и в то же время правом судить ее «как родственник», позволяет ему оттенить многое из того, что чуждо, раздражает его в Англии, показать значимость таких ценностей, как человеческие чувства, искренность (все это дают Еве ее русские «гены»), противостоящие фальши, жестокости истеблишмента, предательству. Следует учитывать и то, что Ева приехала в Англию, когда ей было уже 28 лет, она сложилась как личность в русском социуме. Выйдя замуж (намеренно) не за англичанина, а за ирландца, теперь, после его смерти, она живет в живописной старинной деревушке в «сердце Англии», между Оксфордом и Стрэтфордом, и остается «белой вороной», о чем свидетельствует не только то, что внук называет ее «странной», но и, что существенно для англичан, ее отношение к своему саду: она уделяет ему много времени, но посадив растение и убедившись, что оно прижилось, она дает ему возможность расти вольно, ее буйный, «не подстриженный» сад выделяется в деревне, вызывая неодобрение соседей.

Обращение к России как антиподу Англии, оппозиция русский – англичанин, чаще всего русская героиня versus англичанин наметилось еще в эссе Джона Голсуорси «Русский и англичанин» (1916), а в художественной прозе – в романе Сомерсета Моэма «Рождественские каникулы» (1939)², который в этом плане является архетипным романом: позднее английские писатели «повторяют» его схему. В 1917 г., будучи агентом британской секретной службы, Моэм приехал в Петроград, чтобы помешать выходу России из войны, из этого у него ничего не вышло, зато началось его знакомство с русской культурой и «русская болезнь». Ему удалось собрать материал для романа, где он сопоставляет две культуры, двух молодых людей разной судьбы: герой романа – Чарли, вполне удачливый англичанин, встречает русскую девушку с трагической судьбой и ему открывается непостижимость загадочной русской души, новый, прежде неведомый мир, взрывающий его представление о жизни.

Подобная ситуация: прекрасная русская женщина вовлекает в свою «орбиту» англичанина и меняет его жизнь – встречается даже в романе «Русский дом» (1989; экран. 1990; рус. пер.1990) мастера массовой «шпионской прозы» Джона Ле Карре. Роман имеет символическое название – речь идет и о «Русском отделе» английской разведки, и о России времен перестройки, где по-прежнему: экономика в кризисе, продуктов и прочего  не хватает, сохраняется власть КГБ. Вместе с тем автор иронически и даже сатирически изображает «активную деятельность» английских и американских спецслужб, испытывающих патологическое недоверие к России. В центре романа, если оставить за скобками суету спецслужб, треугольник: английский издатель Барли, русская красавица Катя Орлова, в которую он влюблен, и физик Яков Савельев, которому она предана с юности; его цель – спасти человечество, выдав англичанам, как наиболее порядочным представителям Запада, опасные секреты «российской оборонки», но при этом придется невольно пожертвовать Катей и ее детьми (т.е. прямо по Достоевскому: возможно ли спасти человечество на крови хоть «одного младенца»?). Образ русского ученого, участвующего в разработке опасного оружия, ставшего заложником советской системы и пытающегося праведными или скорее (на взгляд писателя) неправедными путями найти выход из неприемлемой для него ситуации, трагичен: он погибает в «темных глубинах» при невыясненных обстоятельствах, но все-таки никого не влечет за собой. Писатель же, отвергая любой истеблишмент, делает ставку на альянс «безгрешных», искренних и бескорыстных – англичанина (Барли) и русской женщины (Кати), то есть на человека и человеческие отношения, создавая при этом, что, как уже выяснилось характерно для английской прозы, образ обаятельной, благородной русской женщины.

На сопоставлении «русского» и «английского» начал построен роман известного писателя, лауреата Букеровской премии (1986) Кингсли Эмиса (1922 – 1995) «Эта русская» (1992), в центре которого история взаимоотношений английского профессора Лондонской школы славистики и восточноевропейских исследований Ричарда Вэйси и молодой русской поэтессы Анны Даниловой, приехавшей погостить в Лондон из перестроечной России. Ричард погружен в мир русской классики, работает над книгой о Лермонтове, живет в своем ограниченном, предсказуемом мирке. Современная Россия чужда ему, да он и побаивается ее. И вдруг она возникает в его жизни в лице Анны. Встреча с нею, то есть встреча с «живой Россией», заставляет его осознать «футлярность», «фальшь» своего существования. В конце концов, он «сжигает за собой мосты», уходит из Школы, от жены (карикатурной англичанки), которую не любит, и начинает новую жизнь. К. Эмис не без иронии изображает в романе и англичан (даже с элементами гротеска) и русских, отдавая тем не менее предпочтение русской героине как воплощению «живой жизни».

Интервью с Кингсли Эмисом, взятое у писателя в Лондоне в 1992 г., свидетельствует о его знании истории России и внимательном интересе к настоящему: «Уже несколько десятилетий, – замечает он, – мое творчество переплетено с вашей страной. <…>. Действительно, я порой крайне негативно высказывался о советской системе, потому что был и остаюсь решительным противником тоталитаризма. В то же время русские люди – чрезвычайно талантливые, яркие, интересные личности. Сейчас им очень трудно. Они живут в переломный период. <…> Я порой задаюсь вопросом: участвует ли интеллигенция хотя бы в какой-то степени в определении будущего своей страны? Я не говорю о ссорах между писателями, делении на «левых» и «правых», скандальных и оскорбительных высказываниях в адрес друг друга. Это совсем не тот голос, в котором нуждается Россия. Да и голосом интеллигенции его не назовешь. Когда я читаю сообщения о них, то думаю: где благородство, которое всегда было свойственно лучшим писателям России, к примеру Борису Пастернаку?! Почему не слышен голос интеллигенции? Хотя уж очень непонятная, незнакомая ситуация сейчас в России. Какой была Россия до революции, люди знают. Пуcть по книгам, но знают. А что будет теперь, предсказать крайне трудно. Даже, пожалуй, невозможно»³. Он понимает, что в корне изменилось положение русских писателей: журналы, книги выходят мизерными тиражами, ослабла связь с читателем, однако, на его взгляд, это не трагично: «Для того, чтобы культура процветала, она не обязательно должна быть массовой. Крохотные тиражи, если подходить по сегодняшним меркам, отнюдь не мешали русской литературе прошлого века быть уникальным явлением. Литературой высшего класса! <…> Писателю нужна не только свобода. Нужны амбиции, энергия, желание сделать что-то полезное для своей страны. Убежден, что последнее качество совершенно необходимо. <…> В романе «Эта русская» англичанин спрашивает русскую поэтессу, не хочет ли она покинуть Россию. “Ты что! Это мой дом!” – возмущенно отвечает она. Такой диалог может показаться упрощенным, но он – и это главное – актуален. Перед сколькими моими коллегами в России стоит сейчас этот вопрос! И наверняка подавляющее большинство отвечает так же»⁴.

Не обошел тему России и такой известный писатель, как Малколм Брэдбери (1932 – 2000) еще в романе «Профессор Криминале» (1992), где речь идет об СССР горбачевского периода как о «коммунистическом полюсе», противоположном «капиталистическому Западу» и главный герой (его возможный прототип Д. Лукач) таинственно «балансирует» между этими полюсами. Целиком о России – роман «В Эрмитаж!» (2000, рус. пер. 2003). Действие в нем происходит в двух временных планах: по приглашению Екатерины II в Петербург приезжает Дидро, ощущающий себя «миссионером», «просветителем варваров», и в 1993 г. – туда же прибывает группа западных ученых на посвященную Дидро конференцию и поиски его библиотеки, выкупленной Екатериной. Брэдбери обыгрывает исторические «повторы», его занимает воздействие прошлого на настоящее и будущее.

Дидро пишет для императрицы «фантастический» меморандум и предлагает ей отменить крепостное право. Петербург видится ему как порождение фантазии, напоминающее ирреальные города-гротески Свифта. Другому персонажу Брэдбери – английскому писателю (alter ego автора) Петербург 1993 г. кажется гоголевским «призрачным городом», выстроенным «по линейке», расчерченным как шахматная доска; городом -театром, городом двойного измерения: реального и символического. Все повторяется в России: неспокойно было в ней во время визита Дидро, неспокойно и в 1993 г.: Дума распущена, ее здание обстреливается. Однако английский писатель воспринимает действительность в основном сквозь литературную призму. Его маршруты в Петербурге – литературные: музеи Пушкина, Лермонтова, Гончарова, Достоевского; в кафе на Невском он знакомится с Русланом Чичиковым – гоголевский персонаж в новые времена в новом обличье по-прежнему одержим идеей: как получить прибыль «из воздуха». Писатель сопоставляет русских и англичан и в литературе отдает предпочтение русским: в их прозе он находит страдания, страсти, размах; хорошо написанной западной прозе не хватает, по его мнению, духовной глубины и мощи. Вместе с тем и Дидро и английский писатель замечают, каждый в свое время, «странное варварство» России.

 И вновь наиболее привлекательные персонажи романа – русские женщины: амбивалентная и незаурядная Екатерина, княгиня Дашкова, сотрудница Эрмитажа Галина, они – лучшее в России, они – ее «оправдание».

Образ России, созданный М. Брэдбери, основан на традиционном для англичан представлении о ней как стране контрастов между свободой ее просторов, бедным, забитым населением и роскошью европеизированного Петербурга, что свидетельствует о неизменности существующих с XVI в. «русских стереотипов». Ощущается в романе и характерный для «цивилизованных» англичан взгляд на Россию сверху вниз.

Образ России возникает, хоть и не прямо, а косвенно в романе «История мира в 10½ главах» (1989) одного из наиболее ярких современных английских писателей, лауреата двух Букеровских и нескольких французских  литературных премий – Джулиана Барнса (р. 1946). Название «роман» в данном случае скорее мистификация «жанра», чем определение его. В коллаже из десяти эпизодов, образующих канву повествования, объединенного воедино представлением автора об истории как о цепи «провалов», о проигрыше человека, оказавшегося не просто неадекватным хранителем мира, а его губителем, в одной из глав описана авария на Чернобыльской АЭС как катастрофа  мирового значения (сквозь призму восприятия героини – 38-летней женщины).

Россия вновь, хоть и «косвенно», присутствует и в романе Дж. Барнса «Дикобраз» (1992), воссоздающем мрачную картину жизни одной из соцстран (Болгарии) в переходный период от коммунистического режима к новому «свободному миру», и устами бывшего президента страны, представителя «старой коммунистической номенклатуры» Стойо Петканова (прототипом явно послужил Тодор Живков), зло и гротескно «разоблачающего» Горбачева и его «перестройку»: «Истлевшими душами воняет нынче Россия-матушка». Писатель показывает ситуацию в стране-сателлите СССР сквозь призму восприятия бывшего президента, «нового болгарина» (генерального прокурора страны и бывшего члена компартии) и трех молодых людей (единая позиция), не «комментируя» их суждения, давая понять, что мир плюралистичен и в каждой точке зрения есть доля истины.

В одном из интервью Дж. Барнс признался, что изучал русский язык в школе и два семестра в университете и является глубоким почитателем русской литературы. «Пожалуй, замечает он, «Дядя Ваня» – моя самая любимая пьеса в мировой литературе. Я ценю ее больше “Гамлета”. Ключевым романом для себя считаю “Героя нашего времени” Лермонтова. Я читал и читаю, и буду читать Чехова, Тургенева, Толстого, Гончарова, Булгакова, Гоголя, Пушкина, Пастернака… Недавно меня попросили назвать десять моих любимых романов, и четыре из них были русские⁵.

* **

Особого внимания заслуживает творчество Д.М. Томаса (р.1935) (его так и принято называть Д.М. Томас, иногда Дон Томас), автора более дюжины романов и шести сборников стихов, переводчика на английский поэм и стихотворений А.С. Пушкина («Медного всадника», «Бориса Годунова» и др.), А.А. Ахматовой («Реквиема», Поэмы без героя»).

Д.М. Томас широко известен в Англии и за ее пределами, особенно в США, но отношение к нему в Англии довольно осторожное: он – корнуоллец (запад Великобритании), живет в главном городе Корнуолла – Труро. И стоит особняком в британской литературе. Тема России в его творчестве постоянна: его волнует Россия как страна «предельных ситуаций», восприятие ее эстетизировано; явно, что русская литература и шире – культура совершенно обворожили его.

Когда Д.М. Томасу было шестнадцать, его приняли в Оксфордский университет, но с отсрочкой – после двух лет военной службы. Так он оказался в «русской» лингвистической школе в Бодмине (Корнуолл), а затем по той же линии в Кембридже, где изучал русский язык и культуру⁶. Школа, по словам, Д.М. Томаса, была создана для военных целей – защиты от казавшейся тогда вполне вероятной советской агрессии, но в итоге, «что гораздо важнее, она воспитала поколение молодых и позднее влиятельных британцев, испытывавших глубокие, исполненные уважения, трогательные чувства к России – вечной России Толстого, Пушкина и Пастернака»⁷.

Д.М. Томас, впоследствии окончивший Оксфордский университет (его руководителем был профессор Джон Бейли, известный специалист по английской и русской литературе), вспоминает, как летом, готовясь к экзаменам в Оксфорде, подрабатывал в библиотеке и открыл для себя только что вышедший на Западе роман Б. Пастернака «Доктор Живаго», пробудивший в нем творческие силы: «Я читал его по-английски, еще не в полной мере понимая русский текст, но мне казалось, я ощущал русский под английским и понимал русскую душу. А русский язык был моей Ларой – таинственной, часто непонятной, сводящей с ума и все же неизменно любимой»⁸.

Памяти Ахматовой, Мандельштама, Пастернака и Цветаевой посвящен ранний роман Д.М. Томаса «Играющая на флейте» (1979) – о стойкой русской женщине Елене, выживающей и сохраняющей живую душу в тяжелейших условиях в Петрограде, в жестоком иррациональном мире. Широкую известность принес ему роман «Белый отель» (1981), в центре которого история жизни прекрасной, родом из России женщины – певицы Лизы Эрдман (урожденной Морозовой), пациентки Зигмунда Фрейда. В повествовании сочетаются глубокий психологический анализ, эротические фантазии и кошмар XX в. – история Бабьего яра, в котором трагически погибает Лиза; она не еврейка, но, выйдя замуж за киевского оперного певца Виктора Беренштейна, сгинувшего потом в недрах ГУЛАГа, она оказалась в Киеве во время немецкой оккупации и не захотела расстаться со своим пасынком Колей Беренштейном и таким образом сохранить свою жизнь.

В романах «Арарат» (1983), «Ласточка» (1984), «Сфинкс» (1986), «Саммит (Совещание в верхах)» (1987), которые писатель назвал «Русским квартетом» и посвятил А.С. Пушкину, Д.М. Томас последовал, по его словам, древней традиции, когда серьезную трилогию завершает фарс, сатира⁹. В «Саммит» гротескно изображено знаменитое женевское совещание Михаила Горбачева (в романе Гробичев – говорящая фамилия для лидера страны, ставшего могильщиком советского строя) и Доналда Рейгана (в романе О’Рейли). Наибольшая доля гротескности достается американскому президенту и его советникам, Гробичев и его жена – красавица Лариса (перифраз «Раиса») представлены с бǒльшей симпатией, хотя писатель явно с иронией относится к политике как к миру холодной игры, далекой от поэзии.

В романах Д.М. Томаса речь идет о геноциде армян, об уничтожении русских крестьян в XX в., о Сталине, Ежове, Берии, Гитлере, архипелаге ГУЛАГе, Бабьем яре. Это компоненты художественного мира писателя. Художественная ткань его романов охватывает стихи, прозу, сны, импровизации, эротические фантазии и эротизированные пейзажи, сексуальные сцены. Порой писатель вносит элементы непоследовательности, заразительной свободы от мира причинности и следствия. Роман «Лежа вместе» (1990) превращает «Русский квартет» в квинтет «Русские ночи», объединяемый в целостное произведение «сквозным героем» – литератором Сергеем Розановым, воплощающим представления автора о «русском характере»: талантливом, искреннем, щедром, широкой одаренной натуре, любителе женщин и алкоголя. Действие происходит то в Москве, то в Горьком, то в Армении; то в XIX в., то в период «холодной войны», то после нее. Романы Д.М. Томаса построены «на игре» забавного, смешного, остроумного и отталкивающего, даже отвратительного, реальности и воображения, спасающего героев от кошмара истории. Писателя интересует «взаимодействие» истории и поэзии; изображение ужасов бытия сочетается с с метафорическим поиском гармонии души. Но целом в основе всех романов «Квинтета» – исследование природы «русского» (Russianness), требующее импровизационного метода, передающего поэтичность, непредсказуемость, необычайную привлекательность, широту, щедрость «русской души». По мнению известного английского писателя Мартина Эмиса, «Томас, возможно, первый писатель, сумевший перевести мир поэта (с его хаотичными, теневыми, скрытыми и ускользающими элементами) на более понятную, доступную сцену романа»¹⁰.

Д.М. Томас – автор книги «Александр Солженицын. Век его жизни» (1998), где сквозь призму биографии писателя представлена история России  ХХ в. Это своего рода исторический роман или, как пишет Д.М. Томас, эта «история поистине более необычная, чем любой вымысел»¹¹.

«Все повторяется, — размышляет он в эпилоге, – во всяком случае в России»: Борис Ельцин был на своей инаугурации в «бледном виде», так же «бледно и печально» выглядел сто лет назад – сразу после коронации последний русский царь – Николай II, ибо на празднике коронации в сутолоке погибло полторы тысячи москвичей; начинался XX век с ужасной, катастрофичной «маленькой» войны против Японии и закончился ужасной, катастрофичной «маленькой» войной против Чечни. «Унизительное отступление армии из Грозного московская пресса сравнивала с гибелью русского флота у островов Цусима в 1905 году. Ходили слухи о поездах, стоящих на путях в Ростове, набитых трупами, что напоминало о Гражданской войне и коллективизации. Солженицын чувствовал, что вновь наступила демоническая эпоха. На семейной встрече Нового года в 1996 году он побыл лишь пятнадцать минут, сказав, что Святой Дух оставил Россию <…> В России ХХ века остались Пастернак, Ахматова, Блок, Шостакович, Мандельштам, Цветаева – и Солженицын; возможно, не столь великий, как они, принадлежащие вечности, но великий высочайшим пересечением своего искусства и личного мужества с историей». В свое время, как замечает Д.М. Томас, – он был «единственным лучом надежды для порабощенных коммунизмом. <…> Русская литература вступает в новую фазу, оставив плодоносный чернозем, невольно вспаханный деспотизмом, и оказавшись в неведомой Сибири свободы – ситуация, в которой, как заметил Натан Щаранский, трудно сохранить экзистенциальную глубину. Статус русской литературы, начиная с рождения Пушкина в 1799 году до конца эпохи коммунизма был уникальным, неповторимым»¹². В этом лаконичном реквиеме по русской литературе Д.М. Томас невольно обыгрывает традиционные «русские стереотипы»: восходящие на трон по крови правители и порабощенный народ, трагически погибающий при «коронациях» и в ненужных, нелепых войнах; возникает образ Сибири как метафоры неведомого и, возможно, страшного. Звучит и новый мотив: оплакивания великой русской литературы, ибо она осталась в прошлом, а настоящее туманно.

*

Немало русских аллюзий, ссылок, цитат из Набокова, Солженицына встречается в не связанных прямо с Россией романах известного прозаика, журналиста, киносценариста, книжного обозревателя «Лондон Обсервер», в 1973 – 1979 литературного редактора крупнейших британских изданий «Таймс литерари сапплемент» и «Нью Стейтсмен» (в 1980-е его имя неизменно присутствовало в списке лучших английских прозаиков молодежного авангардного журнала «Гранта») сына К. Эмиса – Мартина Эмиса (р.1949). Он – автор большого историко-литературного эссе «Ужасный Коба, смех и двадцать миллионов» (2002), написанного, как он сам признается, не без влияния прочитанной им еще в юности знаменитой книги друга его отца, историка Роберта Конквеста «Большой террор» (1968), которая произвела сильное впечатление на английское общество. М. Эмис в своей книге о Сталине, русской революции и трагедии русского народа пытается, не очень успешно, «выйти за свои пределы» – постичь боль «других», примерить (порой наивно) ее «на себя». Россия трогает, даже потрясает его, но явно это тот случай, когда, перефразируем Т.С. Элиота, человек «не может вынести слишком много реальности». Подсознание М. Эмиса, неизбежно проявляющееся в его эссе, явно не может перенести ту меру страдания, которая выпала на долю народа России.

Гораздо свободнее М. Эмис рассуждает «на рациональном уровне» – о литературе в одном из интервью: «То, как в Советской России расправились с поэтами и романистами, как в Советской России убили поэзию и роман и как смогла после всего этого кошмара, сквозь заслоны прорваться когорта талантов – Замятин, Булгаков, Бунин, – меня это потрясает. Русский роман явно обладает неимоверной силой и здоровьем… А потом все снова куда-то ушло, исчезло. И чтоб все это восстановить, требуется колоссальная работа. Вернется ли это с Солженицыным, не знаю… Мне он нравится и как человек, и как писатель, но, по-моему, героем он стал прежде всего в жизни. Это такая величина, фигура такого масштаба! <…> Здесь встретились на равных, лицом к лицу две силы – советское государство и один человек. Это внушает мне надежду, что Россия выберется и обретет свою культуру. Обретет традиции. <…> В России же традиций свободы нет. А от них, как вы знаете, зависит очень многое. Если вы не сумеете создать их и увязать друг с другом, вы всегда будете страшно уязвимы перед лицом очередного психопата или зверя»¹³. Последняя фраза объясняет обращение М. Эмиса к теме психопата, параноика Сталина. И, конечно, примечательна типично английская апелляция к традициям – «без традиций ничего невозможно».

*

По-прежнему в создании образа России важную роль играет жанр путевых заметок. Дж. Димблби, проехав десять тысяч миль от Мурманска до Владивостока, был «потрясен и тронут тем, в какой мере сохранились в России особенности, индивидуальность религии и культуры, <…>несмотря на долгие “репрессивные” годы советского коммунизма»¹⁴. Сравнивая свой первый опыт посещения страны в годы «холодной войны», когда западные журналисты находились «под колпаком» КГБ, их передвижения были строго ограничены, он пишет о нынешней свободе – снимая фильм для БиБиСи «Россия: Путешествие с Джонатаном Димблби» он со своей группой мог ехать куда угодно и без ограничений беседовать с людьми. Правда, замечает он, часто они смотрели на него с подозрением, без улыбки, бывая резкими, почти грубыми. Но если ему удавалось «копнуть глубже», чему немало способствовали «поглощаемая в гаргантюанских количествах водка», то ему открывались необычайные тепло и честность этих людей. Он сознает, что такие «картинки» могут создать впечатление, будто он прибыл на другую планету, но именно так, по его словам, он и чувствовал себя в России: «Русские – это другие <…>»¹⁵. Вместе с тем он признает, что общение с ними обогатило его, им не свойственны занудство, склонность к жалобам, у каждого есть своя «история». Но чем больше Димблби внедрялся в российскую жизнь, тем большее недоумение испытывал. Россияне, пишет он, – этнически очень разнообразный народ, но в своем отношении к миру они сходны. Две тенденции в общественной жизни России, этой «капиталистической автократии», рождают глубокую пропасть между имущими и неимущими: речь идет о «неприятии ключевых принципов либеральной демократии и страстной любви к Родине». Демократия для россиян – синоним опасности и анархии ельцинского периода, вызывающий ностальгию по спокойствию и порядку советской эпохи, особенно ее сталинского периода (то, что Сталин был главным инициатором террора и архитектором ГУЛАГа, уничтожившим миллионы людей, остается, как замечает Димблби, за скобками). Воздействие этого распространенного представления разъедающе. В результате средства массовой информации оказались в «наморднике», парламент – фикция, выборы – обман, а суды – просто «слуги Кремля». На взгляд Дж. Димблби, «Россия – это клептократия, в которой господствуют и правят олигархи и службы безопасности. И едва ли услышишь хоть шепоток протеста»¹⁶. Любовь к Родине у россиян порой, как считает журналист, переходит в агрессивный национализм, граничащий с ксенофобией.

В книге «Россия: Путешествие в сердце страны и ее жителей» (2008)¹⁷ Дж. Димблби уделяет особое внимание прошлому, поскольку оно дает ключ к пониманию настоящего и будущего: «Перенасыщенная страданиями, трагическая история» — пишет он — «глубоко въелась в душу нации». Она породила поразительное смирение и в то же время глубокий цинизм в отношении ко всему, кроме Родины. После столетий автократии или, иными словами, диктатуры власти, нет ничего удивительного в том, что фатализм пронизал русскую душу. “Живи сегодня – завтра ты можешь умереть” – таким может быть национальный девиз <…>»¹⁸.

Писатель, журналист Поль Теру в эссе «Будто снова в СССР»¹⁹ как бы иллюстрирует суждение автора знаменитого «Дневника» – Сэмюела Пипса, заметившего в 1664 г. «Россия – это печальное место». Теру побывал во Владивостоке, «вырождающемся, по его словам, городе» на «краю света», ставшем одним из центров «скинхедов». Во Владивостоке он оказался невольным свидетелем разговора английского бизнесмена с его русским коллегой, точнее монолога (коллега практически не подает голоса): «Владивосток – вот это да! – восклицает бизнесмен. – Мы летели сюда семь часов и все еще в России. Поразительно! Это все еще Европа!»²⁰. П. Теру с иронией ставит знак вопроса: «Европа?». Вполне возможно, «подслушанный разговор» – это «маленькая хитрость» журналиста, для того, чтобы чужими устами «покритиковать» и свою родину: «Англия – конченая страна, – говорит похожий на литературный персонаж бизнесмен. – Потребуется двадцать лет, чтобы прийти в себя после вреда, который причинил Блэр. <…> Мы – 51-й штат», а вот «вам нужно вернуть монархию»²¹. Потом Теру едет в Пермь, где посещает сохранившийся как музей (благодаря бывшим узникам, историкам ГУЛАГа и финансовой поддержке Фонда Форда) один из лагерей ГУЛАГа – «Пермь 36». Журналист не делает никаких обобщений, но ощущение от его впечатлений – «безнадега»: даже искренность людей, с которыми он общается, не «утешает его», и в отчаянии, собственным примером поясняя причины русского пьянства, он напивается почти в стельку, тем самым выражая свое отношение ко всему увиденному.

Путешествие по России в августе 2006 г. совершил известный прозаик  Питер Акройд (р.1949) по заказу журнала «Эсквайр». Его маршрут: Москва – Тверь – Торжок – Вышний Волочек – Старая Русса – Псков – Михайловское. Призма, сквозь которую он смотрит на Россию типична для английских литераторов: «Буду, – признается он, – искать остатки той России, которую знаю по литературе XIX в. <…>, дух Гоголя, Достоевского и Пушкина. Этими писателями восхищаюсь и ставлю их в один ряд с Диккенсом и Шекспиром»²².В результате поездки он опубликовал путевые заметки «Тайное России-матери» и «Ледяное сердце России». Посещение российской провинции он соотносит с размышлениями Гоголя в «Мёртвых душах» о Руси, ее бедности, убожестве и таинственной притягательности. Ключ к пониманию «русского характера» он находит в размышлениях Достоевского о «двух глубинах»: «глубине благородных идеалов» и глубине «отчаяния и вырождения».

Русская литература XIX и XX вв. (Ахматова, Мандельштам, Цветаева, Пастернак, Бродский) до сих пор сохраняет в Англии свою магическую силу. Занятно, что в кинокомедии «Рыбка по имени “Ванда”» (Великобритания - США) один из персонажей – английский профессор: завоевывает свою даму, читая «Молитву (В минуту жизни трудную)» Лермонтова»: «…С души как бремя скатится, / Сомненье далеко - /И верится, и плачется, /И так легко, легко».

***

Английским литераторам свойственна двойственность в отношении к России. Они без иллюзий воспринимают современную российскую жизнь, в основном в русле сформировавшихся с XVI в. стереотипов (государство, политика далеки от народа, чужды ему; люди живут тяжело, трудно), и вписывают образ России и русских в свою этносоциорамку, свой историко-культурный контекст (конституционная монархия, парламент, как все более укрепляющийся институт демократической власти, развитие общества по траектории ограничения государственной власти, защиты прав личности); в России они наблюдают иную траекторию общественного развития.

Репутацию России как великой страны спасает ее литература и шире – культура.

 

  ¹ Boyd W. Restless. L.: Bloomsbury, 2006. P. 323.

 ²  Maugham S. Christmas Holiday Book. L.: P.R. Collier Son, 1939.

 ³ Эмис К.. У каждой творческой личности своя азбука // Лит. газета. 1992. 12 авг. №33 (5410) [Беседовал М. Озеров]

  ⁴ Там же.

   ⁵ Барнс Дж. «Роман – это живая материя…»// Лит. газета. М., 2003. 26 нояб. – 2 дек. №47 (5950).  Перепечатка интервью из белорусского журнала «Всемирная литература».2003. №3 Бесед. Ю. Сапожков.

 ⁶ В 1951 г. премьер-министр Великобритании (Клемент Эттли) распорядился создать школу для изучения русского языка (Joint Services School for Linguistics – JSSL), – «холодная война» была в разгаре и могла превратиться в «горячую», а в Великобритании мало кто знал русский. За десять лет существования этой школы через нее прошли пять тысяч молодых людей, среди них будущие известные драматурги – Майкл Фрейн и Алан Беннет, художники, актеры, дипломаты, разведчики, университетские преподаватели, священнослужители, даже глава Банка Англии – сэр Эдвард Джордж. Джон Драммонд, впоследствии директор Эдинбургского фестиваля, писал о своем пребывании в Школе: «Мне трудно даже сегодня не почувствовать, что где-то там в глубине души я частично русский <…>. Как при крещении, это было полное погружение». Цит. по: Thomas D.M. Introduction // Elliot G., Shukman H. Secret classrooms. A Memoir of the Cold War. L.: St.Ermin’s press, 2003. P.3- 4.

  ⁷ Ibid., P.5. Тут следует учитывать роль преданных русской культуре эмигрантов, приглашенных преподавателями в Школу. Возглавлявшая “русские курсы” в Кембридже эмигрантка Елизавета Хилл (курсанты звали ее между собой «Лизой») делала акцент на изучении не только языка, но и русской культуры  (литературы, музыки), в отличие, скажем, от Роналда Хингли, который возглавлял в 50-е лондонское отделение школы и считал достаточным изучение лишь языка. В этой связи любопытен вспоминаемый Д.М. Томасом эпизод, когда курсанты должны были прочитать какое-нибудь стихотворение. Когда Д.М. Томас прочел Пушкина (или Лермонтова) у одной из его преподавательниц – Веры Греч, бывшей актрисы Художественного театра, работавшей со Станиславским, появились на глазах слезы, и он слышал, как она сказала, что, наверное, у него – русские родители, что прозвучало как комплимент ему, но “на самом деле было комплиментом нашим учителям <…>, потому что они передали нам свою любовь к России и ее языку” (Ibid, p.3).

 ⁸ Ibid. P. 5.

  ⁹ Thomas D.M. Author’s note // Thomas D.M. Summit. L.: Abacus, 1987. P.5.

 ¹⁰ Amis M. The War Against Cliché/ Essays and reviews 1971 – 2000. L.: Jonathan Cape, 2001. P.145.

  ¹¹ Thomas D.M. Alexander Solzhenitsyn. A century of his life. L.: Little, Brown a. Co, 1998. P.XIV.

  ¹² Ibid., p.534, 535.

  ¹³ Цит.по: Рейнгольд Н. Мартин Эмис: Реальность покорно следовала за мной // Вопросы литературы. М.: 2001, сентябрь-октябрь. С.170-171.

  ¹⁴ Dimbleby J. All for the motherland // The Times. L., 2008. October 4. P.8.

  ¹⁵ Ibid.

  ¹⁶ Ibid.

  ¹⁷ Dimbleby J. Russia: A Journey to the heart of a Country and its people. L.: DDC Books, 2008.

  ¹⁸ Dimbleby J. All for the motherland . P. 8.

  ¹⁹ Theroux P. It’s just like being back in the USSR// Seven. L., 2008. 24 August. P.13 – 16. Отрывок из книги: “Ghost Train to the Eastern Star: On the Tracks of the Great Railway Bazaar. Penguin Books, 2008.

 ²⁰ Ibid, p. 13.

  ²¹ Ibid.

 ²² Герасимова  О. Русские валенки для английского денди // Моск. комсомолец. 2006. 18 авг. C.13.

________________________________