Кудрявцева Тамара Викторовна,
ИМЛИ РАН, д.ф.н., ведущий научный сотрудник
Отдела литератур Европы и Америки новейшего времени ИМЛИ РАН

muchina@yandex.ru

Российско-немецкие и немецко-русские литературные связи в фокусе идеологической и культурно-политической парадигмы (1920–2000-е годы)

«Russian-German and German-Russian literary relations in the focus of cultural paradigm (1920-2000 years) determined of ideological and political preferences»

Аннотация: В докладе рассматривается специфика воздействия идеологии и культурной политики на литературные взаимосвязи двух стран в разные периоды их существования. Выделяется период плодотворных литературных контактов в условиях относительной свободы литературного творчества в Советской России (СССР) и  Веймарской республике в 1920-е годы, период идеологического диктата в СССР и Германии в годы правления Сталина и Гитлера (1933—1945), период послевоенного существования литератур в условиях жесткой цензуры в годы железного занавеса в СССР и сосуществования двух немецких государств (ГДР и ФРГ в 1945–1989 г.) и период после развала СССР и воссоединения Германии ( 1990–2000-е годы).
 

Ключевые слова: немецкая литература, русская литература, идеология, культурная политика, межкультурная коммуникация

Abstract: The report examines the impact of ideology and cultural policy on the literary relationship between two countries in different periods of their existence. They are: the period of fruitful literary contacts into the conditions of relative freedom of literary creativity in the Soviet Russia (USSR) and the Weimar Republic in the 1920-ies, the period of ideological dictatorship in the USSR and Germany during the Reins of Stalin and Hitler (1933-1945), the post-war literary existence with strict censorship in the years of The Iron Curtain in the USSR and two German States (the GDR and the FRG in 1945-1989) and the period of commercialized  literary market in post-Soviet Russia and reunited Germany in 1990-2000-ies. 

Key words: German literature, Russian literature, ideology, cultural policy, intercultural communication

История культурных связей России и Германии тесно связана с общим развитием межнациональных отношений двух народов. Если на уровне государственной политики и обусловленных ее особенностями культурных контактов имели место как периоды плодотворного сближения, так и времена крайнего отчуждения, то в отношении художественной литературы неизменным остается положительный образ словесности, а вместе с ним и позитивная (по принципу взаимодополнения), интерпретация структурной, глубинной семантики национальной чужести, воспринимаемой через призму собственных культурных норм.

События 1917 г. в России немало поколебали немецкий стереотип о загадочной русской душе и прирожденной покорности русских. На общем фоне выделяется резкий всплеск интереса к русской литературе со стороны революционно-пролетарских писателей. Они поддерживали живые контакты с представителями русского авангарда и не скрывали своих симпатий к революционной России, что соответствовало их представлениям о пацифизме, революции, свободе, нигилизме, анархизме и пр. Среди деятелей культуры, связывавших большие надежды на обновление культурной жизни в Германии со страной Советов, следует, прежде всего, назвать Й.Р. Бехера, Ф. Вольфа, Э. Вайнерта, Я. Петерсена, Б. Брехта, Х. Вальдена и др.

Как отмечает известный переводчик и исследователь советской литературы Л. Кошут, в новых произведениях левая немецкая интеллигенция искала прежде всего образ революционной страны, проблемы, близкие и актуальные для Германии¹. Не случайно поэма А. Блока «Двенадцать» была переведена на немецкий язык четырьмя разными переводчиками в течение двух лет (1920–1921). Истинным символом и глашатаем русской революции стал В.В. Маяковский. Имя поэта стало известно в Германии раньше, чем там появились публикации его произведений. Первым откликом в Германии на творчество Маяковского стала рецензия «Искусство красной Москвы» в экспрессионистском журнале «Акцион», написанная в 1919 г. по случаю московской премьеры «Мистерии-Буфф» в 1918 г. В 1921 г. известный немецкий леворадикальный журнал «Противник» («Der Gegner») связывает с «Мистерией-Буфф» «рождение нового театра в России», увидев в произведении «новый тип революционной пьесы», которая не только «описывает борьбу за освобождение рабочего класса», но «одновременно» средствами гротескных символов «в карикатурном виде изображает изъяны советского правления: бюрократизм, спекуляцию и коррупцию, приверженность диктатуре и пр.»².

Можно сказать, что интерес к переломной эпохе, связанной с революционными событиями в России и первыми шагами нового государства повлек за собой триумфальное шествие советской литературы по Германии. Наряду с Горьким и Маяковским в сознании левой интеллигенции прочно укореняются имена Вс. Иванова, Л. Сейфуллиной, А. Серафимовича, Д. Бедного К. Федина, М. Шагинян, И. Эренбурга, В. Инбер и др. Не замеченная в симпатиях к советской власти консервативная пресса знакомит своих читателей с советской литературой в лице Бабеля, Леонова, Брюсова, что в немалой степени можно рассматривать как желание возобновить прерванный диалог с Россией как таковой на фоне достаточно взвешенной политики германских властей по отношению к Советскому государству. Большой вклад в «культурное сближение Германии с Советским Союзом»³ внесли издательство «Рапалло» и созданное в 1923 г. Общество друзей новой России — прообраз современных обществ дружбы, работающих в Германии на федеральном, земельных и общинных уровнях — в которое входили такие известные деятели науки и культуры как А. Эйнштейн, Т. Манн, Э. Ровольт, и которое издавало журнал «Новая Россия».

В 1920-е годы в Германии начался новый этап изучения русской культуры, в том числе и литературы. К 1925 г. в разных издательствах вышли репрезентативные собрания сочинений Толстого, Достоевского, Гончарова, Гоголя, Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Горького и других русских писателей. Свою лепту в расширение русского культурного пространства на территории Германии внесла эмигрантская культурная диаспора первой волны. Только в Берлине русскими эмигрантами было основано 49 новых издательств и редакций и открыто 12 библиотек.

***

В годы гитлеровской диктатуры (1933–1945) литература в Германии, как, впрочем, и другие сферы искусства, становится важнейшим инструментом пропаганды господствующей идеологии. После нацистского переворота подавляющее большинство писателей из России оказались под запретом. Любопытна реакция известного исследователя, издателя и переводчика русской литературы Артура Лутера на факт присуждения в 1933 г. Нобелевской премии И. Бунину, а не М. Горькому, наряду с Л.Н. Толстым попавшему в «расстрельный» список запрещенных писателей: одобряя решение Нобелевского комитета, Лутер заявил, что ценит Бунина выше, чем «Горького и советские авторитеты»⁴.

Тем не менее в списках неугодных режиму писателей отсутствовал Чехов, его произведения печатали и даже ставили на сцене⁵. В театрах шли пьесы А.Н. Островского, а немецкие киностудии экранизировали произведения Л.Н. Толстого и А.С. Пушкина⁶. В 1937 г. на экраны вышла «Крейцерова соната», а в 1940 — «Станционный смотритель», удостоенный премии Муссолини на Международном кинофестивале в Венеции. В 1938 г. была осуществлен немецко-австрийский развлекательный вариант  экранизации по мотивам романа Ильфа и Петрова «12 стульев». Правда, имена советских авторов в титрах отсутствовали, фильм со счастливым концом вышел под названием «13 стульев» и в нем была использована завязка предпринятой в 1933 г. совместной польско-чешской кинопостановки по книге советских авторов. Действие фильма перенесено в Австрию, идея экспроприации имущества опущена. Объяснение подобным фактам всецело вытекало из идеологических задач нацистской пропаганды. Как известно, она строилась на защите чистоты немецкой нации от дегенеративного, враждебного ее здоровому развитию марксизма, еврейства, интернационализма, а, стало быть, — большевизма, скинуть который со своих плеч, по мнению главного идеолога рейха — Й. Геббельса, поклонника Достоевского и его идеи народа, был призван русский мужик. Германия и Россия виделись ему в этом идеалистическом ключе союзниками в борьбе за освобождение от чуждой национальным интересам обеих стран идеологии. Поэтому антисоветизм и был поставлен во главу угла нацистской пропаганды.

Любопытным примером инструментализации литературы служит изданный в 1941 г. незадолго до нападения гитлеровской Германии на Советский Союз сборник не переводившихся ранее рассказов Горького под названием «Неизвестные рассказы»⁷.

Представленный в книге образ писателя резко отличается как от устоявшегося революционного символа «буревестника», которым был наделен Горький в предреволюционную эпоху, так и от сложившегося представления о советском Горьком. Составитель (некий П. Камин) выбирает произведения о «маленьком человеке», больше соответствующие духу русской литературы XIX в., созвучные немецкой литературе этого жанра, получившего большое распространение, начиная с натуралистической литературы. Знакомые немцам мотивы печали и сострадания как способ защититься от окружающего враждебного мира при изображении слабых и не нашедших своего места в холодном прагматичном обществе героев, возможно, должны были напомнить немцам о близости двух культур, несмотря на их временную «оккупацию» «дегенеративным» искусством. Лишь после объявления войны вся русская культура оказалась вне закона: «Фюрер по моей просьбе налагает запрет на русских поэтов и композиторов. Пока всех» (Й. Геббельс)⁸.

***

Немецко-русские литературные взаимосвязи послевоенного периода «холодной войны» являют собой пример их вовлеченности в сферу идеологизированной культурной политики обоих государств. Особенно это касалось рецепции произведений, созданных в советский период. По сути, утратившая независимость поверженная Германия оказалась поделенной двумя сверхдержавами, продолжившими борьбу идеологий, в том числе и в сфере искусства. На протяжении всего времени существования «расколотого неба» над ФРГ и ГДР культурные контакты двух стран оставались объектом пристальной цензуры. Во всем, что предлагалось на рынок в рамках культурного обмена, так или иначе, просматривалась соответствующая идеологическая начинка. На Запад по официальным каналам, как правило, попадали произведения, в которых содержался хотя бы намек на критику системы социализма. В ГДР, напротив, пропагандировались произведения официальной советской литературы и всячески препятствовалось проникновение диссидентских изданий.

Любопытный факт: в послевоенные годы, как в ГДР, так и в ФРГ издавалось намного больше русских книг, чем соответственно немецкоязычных — в СССР. Количество изданий соотносились примерно как 1 к 20⁹ и это, по всей видимости, объясняется не только и не столько живым интересом к русской литературе в этих странах, но и целенаправленной пропагандой советского образа жизни со стороны самого СССР, а также желанием западных издателей найти в общем потоке советской литературы нечто, что могло бы проиллюстрировать идеологическую несостоятельность социалистической системы. В период железного занавеса на Западе становились культовыми (раскрученными) фигурами писатели, не совсем вписывавшиеся в систему ценностей эпохи социализма, такие как Солженицын, Евтушенко, Окуджава, Ахмадуллина, Бродский и др. Последним из «могикан» в этом ряду можно считать А. Битова, роман которого «Пушкинский дом» был не так давно полностью переведен на немецкий язык¹⁰.

В создании имиджевой структуры советской литературы активную роль играли литературоведы-русисты, нередко они же — критики и переводчики. Благодаря их усилиям немецкоязычный читатель (с поправкой на идеологические пристрастия в Западной и Восточной Германии) узнал имена Ахматовой, Цветаевой, Пастернака, Мандельштама, Евтушенко, Шукшина, Окуджавы, Симонова и многих других писателей. Наглядное представление об особенностях восприятия советской литературы в разделенной Германии дают механизмы выстраивания аксиологических приоритетов в отношении творчества В. Распутина. Внимание к его произведениям как в ФРГ, так и в ГДР, было связано прежде всего с интересом к феномену «деревенская проза», значимым для немецкого сознания в контексте понятийного поля «малая родина». Тем не менее «критическое истолкование» произведений Распутина, равно как и «влияние творчества этого писателя на литературный процесс», «усвоение его творческих методов» в контексте «включения творчества инонационального писателя»¹¹ в национальное культурное пространство имели в ГДР и ФРГ свою специфику.

На Западе восприятие творчества русского писателя связывалось с актуальными в 1970–1980-е годы глобальными проблемами, присущими современному миру в целом, проблемами, вызванными усталостью индивида от навязываемой ему системы ценностей, в которой человеку отведено место жертвы и винтика в руках вершителей бездумной политики, виновных в пагубных последствиях западной цивилизации не только для природы, но и для живущего в сложившейся не без помощи «расщепленного ядра» и «ракет»¹² экосистеме человека, по большому счету при его прямом попустительстве. В западных исследованиях большое внимание уделялось изучению поэтики Распутина, в которой усматриваются признаки отхода от традиций соцреализма. Противопоставляя прозу Распутина во многом лакированной литературе о «колхозной деревне»¹³ 1930–1950-х годов, критики и литературоведы видели в ней возвращение к традициям XIX в.

В ГДР, где литературоведение и критика во многом следовали подходам, которые выработала советская русистика, особое внимание уделялось «тематической, идейно-содержательной стороне произведений писателя», причем подчеркивалась их общечеловеческая значимость. «Чудачества» распутинских героев объяснялись с помощью сложившихся имагологических стереотипов, а именно, списывались «на различие ментальных характеристик» немцев и русских, на особенности «загадочной русской души»¹⁴. Аналогичная ракурсная дифференциация в подходах к творчеству и его оценке наблюдалась и в отношении других советских писателей (Паустовский, Шолохов, Шукшин, Астафьев и др.)¹⁵.

Жесткий отбор произведений зарубежных писателей государственными структурами СССР при всех недостатках имел одно неоспоримое положительное свойство: переводы выполнялись мастерами высочайшего класса, унаследовавшими лучшие традиции отечественной школы художественного перевода. Благодаря их таланту советский читатель познакомился с немецкими классиками ХХ в.: Т. и Г. Маннами, Б. Брехтом, Г. Бёллем, А. Зегерс, Й.Р. Бехером, Э.-М. Ремарком, Э. Штриттматтером, Х.-Х. Янном, а также современными писателями и поэтами (Г. Грасс, Ф. Браун, Х.М. Энценсбергер, П. Хакс, С. Хермлин) и многими другими. На советской сцене наравне с отечественными спектаклями ставили пьесы немецких драматургов от Лессинга и Шиллера до Гауптмана, Вольфа и Брехта. Значение последнего в позднем СССР можно сравнить с ролью Чехова в современной Германии.

Пожалуй, ни один другой немецкий писатель не вошел в сердце советского (российского) читателя, как Э.М. Ремарк. Знакомство с ним в СССР началось в 1929 г., после издания на русском языке его знаменитого романа «На Западном фронте без перемен». Настоящая слава и безоговорочное признание пришли к писателю в 1950-е годы, одновременно с переизданием старых и появлением новых переводов его произведений. Немецкий писатель обрел в СССР едва ли не большую популярность, чем у себя на родине. Секрет его успеха кроется в, казалось бы, незамысловатых сюжетных ходах и пронзительной честности авторского голоса. Именно поэтому, видимо, пришлись по душе поколению советских людей, воспитывавшихся на высоких идеалах патриотизма, интернационализма, общественного долга и пр. незамысловатые «житейские» истории человеческих отношений, наполненные глубоким экзистенциальным смыслом. Только «На Западном фронте без перемен» пережил более 70 изданий и переизданий, включая 2010 год.

С именем Ремарка связан возникший в недрах советского литературоведения термин «ремаркизм». Советская литературная критика использовала его для негативной оценки мемуарной прозы о Великой отечественной войне, создававшейся бывшими фронтовиками. Советская «лейтенантская проза» (Симонов, Гранин, Бакланов, Бондарев Астафьев, Быков и др.) в этом смысле — прямая наследница «окопной правды» немецкого писателя.

Особое место в послевоенной истории советско-немецких литературных связей занимает Генрих Бёлль, ставший в 1950–1970-е годы для советского читателя, по сути, самым репрезентативным писателем Западной Германии, своего рода ее визитной карточкой, не в последнюю очередь в силу его критической позиции по отношению к социально-нравственному климату в обществе потребления, а также в связи с важностью для советских людей проблемы гитлеризма, которую поднимал Бёлль. В переводе на русский язык вышло более 80 его произведений разных жанров, тиражи их намного превосходили тиражи оригинальных изданий в ФРГ¹⁶.

В 1980–1990-е годы его место заняли З. Ленц¹⁷ и Г. Грасс¹⁸, которые до сих пор остаются в России самыми переводимыми современными немецкими писателями.

***

Интерес к русской литературе в воссоединенной Германии остается неизменным и непредвзятым не только в связи с ее самобытностью или экзотичностью для западного менталитета, но и как  неотъемлемой части мировой культуры в самых лучших ее традициях. Для многих немецких писателей русское сегодня по-прежнему ассоциируется, прежде всего, с литературой, главным образом классической. Не забыты в Германии и имена более позднего периода, Белого, Бабеля, Булгакова, Шолохова, Паустовского, Казакова, Распутина и Рытхэу. К поэтическому наследию Есенина в разные годы обращались более 60 переводчиков. И все же современные писатели отдают предпочтение русскому «серебряному веку», авангарду, эпохе модерна как таковой с ее знаковыми именами: Хлебников, Ахматова, Цветаева, Мандельштам и др.¹⁹ Их переводят, им посвящают стихи, о них пишут диссертации.

Постсоветская литература России в лице ее модных писателей (В. Сорокин, В. Ерофеев. Л. Петрушевская и др.), напротив, все больше воспринимается немцами как часть нивелированной культуры эпохи глобализации и мультикультурализма. Так, список писателей-постмодернистов из России, рекомендованных для чтения студентам славистики Берлинского университета им. Гумбольдта (Айги, Цветков, Ерофеев, Кривулин, Лимонов, Некрасов, Пелевин, Пригов, Рубинштейн, Толстая и др. — всего 24 имени)²⁰, оказывается едва ли не длиннее перечня немецкоязычных представителей этого направления.

Изменился и подход литературоведов-славистов и литературных критиков к рецепции русской словесности. Резко снизилась зависимость восприятия русской литературы от политической конъюнктуры, рецензии приобрели четко выраженный литературно-критический характер и обращены к самому произведению, к оценке его эстетических критериев. По большому счету, образ русской литературы, в котором все меньше внимания уделяется ее национальной специфике, подгоняется под западное клише, а «новые русские авторы в свою очередь стремятся ему соответствовать»²¹. Именно поэтому раскручиваются фигуры, не имеющие достаточного резонанса в самой России. Так, известный не самому широкому кругу российских читателей Геннадий Айги получил в Германии премию Петрарки, а все без исключения произведения Владимира. Сорокина переводятся на немецкий язык и выходят едва ли не раньше, чем у себя на родине.

Распад СССР неоднозначно отразился на русско-немецких литературных связях. С уходом государства от жесткого регулирования вопросов культурной политики ушла и государственная поддержка в области книгообмена. После 1990 г. резко сократились новые поступления зарубежной литературы в фонды ее главного хранилища — Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы. Поддержка издательской и переводческой деятельности отдана на откуп зарубежным культурным организациям, в частности Немецкому культурному центру им. Гёте в России (Гёте-Институт). Сместились акценты в оценке немецкой литературы, рекомендуемой для перевода, а стало быть, получающей финансовую поддержку. С одной стороны, это забытые либо запрещенные в бытность СССР имена. Так в последние годы, к примеру, «заговорил по-русски» С. Георге²² и Г. Бенн²³. Это не случайно с точки зрения возможности познакомить российского читателя с немецкими поэтами и писателями, чье творчество не вписывалось в идеологические каноны советской культуры, а также в силу общего повышенного интереса самих представителей творческой и научной элиты и литературных гурманов к эпохе модернизма (авангарда). Свидетельство этого — публикации в постперестроечные годы произведений Г. Гейма²⁴, В. Беньямина²⁵, Х.Х. Янна²⁶, на издание которых в СССР было наложено негласное табу, в первую очередь по причине их якобы недостаточной социальной ангажированности и пр.

Поддержкой немецких спонсоров пользуются писатели и поэты, возглавляющие топ-списки современных немецких медийных авторов (Г. Мюллер, Д. Грюнбайн, Т. Крахт, П. Зюскинд и др.). С другой стороны, участились и случаи перевода писателей, отвечающих субъективным эстетическим пристрастиям, внутрилитературным вкусам и интересам. Так, духовную поддержку мэтра Г. Фалькнера ощутили на себе поэты Х. Джексон, Б. Замес, Ш. Попп, М. Ринк, оказавшиеся на страницах вышедшей в 2005 г. в Москве двуязычной антологии «Диапазон. Антология современной немецкой и русской поэзии. Diapason. Anthologie deutscher und russischer Gegenwartslyrik» в компании именитых поэтов Х.М. Энценсбергера, М. Крюгера, Т. Клинга и самого Г. Фалькнера.

Примечания

¹ См.: Kossuth L. Der Hut flog mir vom Kopfe. Majakowskis Zylinder? B.: NoRa, 2013. S. 20.

² Gumperz J. Mysterium-Buff (Zur Aufführung in deutscher Sprache in Moskau anläßlich des III. Kongresses // Der Gegner. N 11. 1921. S. 404.

³ Kossuth L. Op.cit. S. 41.

⁴ Luther A. Mitteilungen // Die neue Literatur. 34. 1933. S. 725–726.

⁵ См. подр.: Kluge, R.-D. Anton Tschechow in Badenweiler. 2., durchges. Aufl. Baden-Württemberg, 2014. S. 9. Русский перевод: http://feb-web.ru/feb/chekhov/critics/ml1/ml1-218-.htm?cmd=2

6Ср. Renner R.G. Grundzüge und Voraussetzungen deutscher literarischer Rußlandbilder während des Dritten Reichs // Das Rußlandbild im Dritten Reich / H.-E. Volkmann. Köln: Böhlau, 1994. S. 387–419.

⁷ В сборник вошли рассказы «Трубочист», «Как поймали Семагу», «Песня о слепых», «Вор», «Ванька Мазин», «Сирота» и др.

⁸ Цит. по: Агапов А.Б. Дневники Йозефа Геббельса. Прелюдия «Барбароссы». М.: Палеотип; Логос, 2002. С. 374.

⁹ См.: Вебер В. Что западный читатель ждет от русской литературы // Иностранная литература. 2005.  № 7. С. 244.

¹⁰ См. подр.: Schnitzler M. Ein umwerfender Hauch von Freiheit. Verbotenes Ereignis: Andrej Bitows grandioser Roman «Das Puschkinhaus» // Berliner Zeitung. 28.02.2008.

¹¹ Бадрызлова О.В. Восприятие творчества Валентина Распутина в Германии (1970–1980 гг.): Дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01: Тюмень, 2005. 163 c. РГБ ОД, 61:05-10/826. С. 7.

¹² Harig L. Im Geschwirr der Espenblätter: Lieder und Balladen. Blieskastel: Gollenstein, 2002.  S. 55.

¹³ Бадрызлова О.В. Op.cit. С. 20.

¹⁴ Там же.

¹⁵ См. подр.: Стопченко Н.И. Феномен В. Шукшина в немецкой культуре // Язык и культура. Вып. 1. Киев: Издательский дом Д. Бураго, 2000. Т. 4. С. 253–259; Он же. М.А. Шолохов в Германии (1929–2011): диалог культур-цивилизаций. М.: Вузовская книга, 2012. 256 с.; Drommert R. Dichter des tragischen lebensgefühls aus Russland — Konstantin Paustowskij: «Erzählungen vom Leben». Kein Trampelpfad zum Glück // Die Zeit. 2.3.1979. N 10; Hoppe S. Das Thema des Großen Vaterländischen Krieges in der sowjetischen Literatur der 70er Jahre. Am Beispiel des Schaffens von Viktor Astaf'ev und Evgenij Nosov. Halle: Univ. Diss. 1982; Russische Vorabende. Dorfschriftsteller Below gestorben // Frankfurter Algemeine Zeitung. Feuilleton. 06.12.2012.

¹⁶ См. подр.: Рожновский С.В. Генрих  Бёлль. М.: Высшая школа, 1965. 104 с.; Bruhn P. Heinrich Böll in der Sowjetunion. B.: E. Schmidt, 1980. 176 S.

¹⁷ Ленц З. Урок немецкого / Пер. с нем. Р.Гальпериной и В.Курелла. Послесловие И.Виноградова. М.,: Издательство «Прогресс», 1971. 480 с.;  Он же. Краеведческий музей / Пер. с нем. В. Курелла и И. Каринцевой; Предисл. И. Млечиной. М.: Радуга, 1982. 528 с.; Он же. Эйнштейн пересекает Эльбу близ Гамбурга: Рассказы /  Пер. с нем., вступит. статья Ю. Архипова. М.: Художественная литература, 1982. 448 с.; Он же. Учебный плац / Пер. с нем. И. Каринцевой и В. Курелла; предисл. И. Млечиной. М.: Радуга, 1989. 399 с.; Он же. Бюро находок  / Пер. с нем. Г.Косарик. М.: АСТ-пресс, 2004. 237 с.; Он же. Минута молчания / Пер. с нем. Г. Косарик. М.,:Флюид, 2011. 128 с.

¹⁸ Жестяной барабан (1959, рус. перевод 1995), Кошки-мышки (1961, рус. перевод 1968), Собачьи годы (1963, рус. перевод 1996),  Из дневника улитки (1972, рус. перевод 1993), Встреча в Тельгте (1979, рус. перевод 1983).] Моё столетие (1999, рус. перевод 2000), Траектория краба (2002, рус. перевод 2002), Луковица памяти (2006, рус. перевод 2008), Фотокамера (2008, рус. перевод под названием «Фотокамера. Истории из темной комнаты» 2009).

¹⁹ См. подр.: Hitliste der Jahrhundertdichter: die wichtigsten Dichter des 20. Jahrhunderts // Das Gedicht. 1999. № 7. S. 98–102.

²⁰ См. подр.: http://www.slawistik.hu-berlin.de/studium/studienbegleitendes_material/leseempfehlungen_lw_11.04.pdf  (21.09.2008).

²¹ Вебер В. Op.cit. С. 245.

²² Георге Ш. Седьмое кольцо / Пер. с нем. В. Летучего. М.: Водолей, 2009. 384 с.; Он же. Альгабал / Пер. Нестора Пилявского. М.: Ад Маргинем Пресс, 2014. 44 с.; Маяцкий М. Спор о Платоне. Круг Штефана Георге и немецкий университет. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2011. 344 с.

²³ Бенн Г. Двойная жизнь. Проза. Эссе. Избранные стихи / Составители Игорь Болычев и Вальдемар Вебер. Пер. с нем. С. Аверинцева, А. Белобратова и др. Аугсбург: «Waldemar Weber Verlag»; М.: «Lagus-Press», 2008. 599 с.; Он же. Перед концом света. Сборник стихотворений / Пер. с нем. В. Микушевича. СПб.: «Владимир Даль», 2008. 294 с.

²⁴ Гейм Г. Избранные стихотворения / Сост. А. Прокопьев. М.: Carte blanche, 1993. 72 с.; Он же. Umbra vitae / Пер. А. Николаева. М.: Аллегро-Пресс, 1995. 140 с.; Он же. Вечный день. Umbra vitae. Небесная трагедия / Пер. М. Гаспарова. М.: Наука, 2003. 548 с.; Он же. Небесная трагедия / Пер. М. Гаспарова. СПб.: Азбука-Классика, 2005. 442 с.; Он же. Морские города: Избранная лирика / Пер. А. Чёрного. М.: Водолей, 2011. 208 с.; Он же. Избранное / Пер. Д. Вонави. B.,: Von Rotenberg, 2012; Вечный день / Пер. А. Чёрного; с парал. текстом на нем. яз. СПб.: Своё издательство, 2013. 160 с.

²⁵ Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. Избранные эссе / Под. ред. Ю.А. Здорового. М.: Медиум, 1996. 240 с.; Он же. Московский дневник / Пер. с нем. и прим. С. Ромашко; общ. ред. и послесл. М. Рыклина; предисл. Г. Шолема. М.: Ad Marginem, 1997. 224 с.; Он же. Озарения / Пер. Н.М. Берновской, Ю.А. Данилова, С.А. Ромашко. М.: Мартис, 2000. 376 с.; Он же. Франц Кафка / Пер. М. Рудницкого. М.: Ad Marginem, 2000. 319 с.; Он же. Происхождение немецкой барочной драмы. М.: Аграф, 2002. 288 с.; Он же. Маски времени: эссе о культуре и литературе / Пер. с нем. и фр.; сост., предисл. и примеч. А. Белобратова. СПб.:  Симпозиум, 2004. 480 с.; Он же. Учение о подобии. Медиаэстетические произведения. М.: РГГУ, 2012. 290 с.; Он же. Улица с односторонним движением / Пер. с нем. под редакцией И. Болдырева. М.: Ad Marginem, 2012. 128 с.; Он же. Берлинское детство на рубеже веков / Пер. с нем. Г. В. Снежинской, науч. ред. А.В. Белобратова. М.: Ad Marginem; Екатеринбург: «Кабинетный ученый», 2012. 144 с.; Он же. Центральный парк / Пер. с нем. А. Ярина. М.: Grundrisse, 2015. 128 с.

²⁶ Янн Х.Х. Это настигнет каждого / Пер. Т. Баскаковой. Тверь: KOLONNA Publications; Митин журнал, 2010. 400 с.; Он же. «Угрино и Инграбания» и другие ранние тексты / Пер. Т. Баскаковой. Тверь: KOLONNA Publications; Митин журнал, 2012. 474 с.; Он же. Томас Чаттертон: [Драмы] / Пер. Т. Баскаковой. Тверь: KOLONNA Publications; Митин журнал, 2013. 175 с.; Он же. Река без берегов: Роман. Часть первая: Деревянный корабль / Пер. с нем., сост., коммент. и послесловие Т. Баскаковой. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2013. 512 с.; Он же. Река без берегов: Роман. Часть вторая: Свидетельство Густава Аниаса Хорна. Книга первая / Пер. с нем. Т. Баскаковой. СПб.: Издательство Ивана Лим Лимбаха, 2013. 928 с.