13–14 декабря 2017 г. в Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН состоялись ежегодные «Михайловские чтения». Тема конференции: «Проблемы теории и истории литературы и культуры». Рассмотрен широкий круг вопросов, входящих в круг научных интересов А.В. Михайлова: методология филологического исследования, германистика, сравнительное литературоведение, эстетика, риторика, эмблематика, ключевые слова науки, обратный перевод, философская эстетика, музыка и слово. Отдельное заседание конференции посвящено памяти выдающегося филолога, сотрудника Отдела теории литературы ИМЛИ С.Г. Бочарова (1929–2017 г.), его роли как главного редактора Собрания сочинений М.М. Бахтина в 7 томах. С докладами выступили теоретики и историки литературы, музыковеды из разных научных центров: ИМЛИ РАН, Академия гуманитарных исследований Института философии РАН, Гётевское общество, Дагестанский гос. университет (г. Махачкала), Московская гос. консерватория им. П.И. Чайковского, МГУ им. М.В. Ломоносова, Московский гос. педагогический университет, РГГУ,   Музей-квартира Ф.М. Достоевского, Национальный педагогический университет им. М.П. Драгоманова (Киев), Ростовская гос. консерватория им. С.В. Рахманинова, Самарский гос. социально-педагогический университет), Тамбовский гос. университет, Череповецкий гос. университет. На четырех заседаниях конференции прочитан 21 доклад, каждый сопровождался научной дискуссией. Конференцию открыл доклад Фариды Хабибовны Исраповой (Дагестанский гос. ун-т, г. Махачкала) «Строительные леса» литературоведения (Ф. Шлегель, А.В. Михайлов, С.С. Аверинцев о теории литературы и ее терминах как “особых словах”)»; предметом анализа стала система теоретико-литературных и поэтологических взглядов А.В. Михайлова. Представление ученого о том, что   «слово теории оказывается в глубоком родстве со словом самой поэзии», и его стремление показать «единство поэтического слова» как «подлинно поэтичного и подлинно теоретичного» обнаруживают свою традицию в известном высказывании Ф. Шлегеля: «Чем больше поэзия становится наукой, тем больше она становится и искусством». Утверждением о том, что «наука о литературе явно выступает продолжением самой литературы», А.В. Михайлов указывает на образность научного языка. Данный тезис ученого может быть воспринят в историческом контексте фрагмента одной из лекций «Философии языка и слова» Ф. Шлегеля, по словам которого философия, если она ищет меткие выражения для глубокого внутреннего чувства, должна отказаться от оков «неизменно определенной терминологии» и стремиться использовать «всё богатство языка в многообразной полноте научного и даже образного и поэтического выражения». А.В. Михайлов обращает также внимание на несоответствие между движущимся материалом, который исследует наука, и ее статичным терминологическим аппаратом, и предлагает понимать термины как «строительные леса»: «эти леса стоят, между тем как дом – возводится». Представления А.В. Михайлова о развитии и целостности «сложной рабочей дефиниции» адресуют читателя и к суждениям С.С. Аверинцева о становлении теоретического слова у Аристотеля («В сущности, именно наличие дефиниций дает нам действительное право называть теоретико-литературные термины “Поэтики” терминами»), и к высказываниям В.И. Тюпы о коммуникативном наполнении дефиниции и ее ориентированности на адресата. Пётр Валерьевич Абрамов (Российский союз германистов, Goethe Gesellschaft–Weimar, Высшая Школа сценических искусств К. Райкина) посвятил свой доклад «Ута Наумбургская как архетип немецкой красоты» одному из шедевров немецкого искусства Средневековья – скульптурному изображению маркграфини Уты фон Балленштедт (1000 – 1046?), находящемуся в соборе св. апостолов Петра и Павла в Наумбурге. Представляя собой выражение поиска идеальной формы, оно воплощает основополагающие категории человеческого бытия: знание, красота, сила, любовь. Явления немецкой культуры отмеченные, по словам А. В. Михайлова, «печатью первозданности <…> как бы собравшие в себе накопившиеся за долгие столетия пучки творческой энергии», получили неожиданное эстетическое переосмысление в ХХ в. В эту, по словам Р. Барта, «бесконечно суггестивную эпоху» облики Средневековья обрели не только дополнительную мифологизацию, но и интенцию к движению в будущее, ради сохранения культурной памяти прошлого. Об Утте Наумбургской сложены легенды, написаны романы, новеллы и пьесы, образ её в ХХ в. цитируется историками искусства и воспринимается как идеал немецкой красоты и женственности. У. Эко выделяет её среди множества красивых женщин в живописи и скульптуре, Н. Рерих создаёт загадочный образ-легенду «Держательница мира» как прямую цитату на образ Уты. Пьеса Ф. Дюнена в предвоенной Германии шла на сотнях сцен с большим успехом. В докладе предпринята попытка проследить этапы мифологизации образа Уты Наумбургской, установить воздействие реальных фактов биографии на создание романов и пьес о ней, выявить соотнесение с концептом «Вечно-Женственное» у Гёте, доказать вневременную парадигму облика в оценке Д. Гранина (новелла «Прекрасная Ута», 1967), определить, по каким эстетико-философским критериям Ута Наумбургская стала, по выражению В. Ульриха «немецкой иконой» (W. Ullrich «Uta von Naumburg - eine deutsche Ikone», 2011). На возникновение подобной интерпретации образа Уты оказала влияние немецкая романтическая традиция, стремление к чистому искусству, свойственные немецкой эстетике поиски абсолюта и идеала. Размышляя о сопряженности в научном наследии А.В. Михайлова музыки с другими сферами его многогранных изысканий, Константин Анатольевич Жабинский (Ростовская гос. консерватория им. С.В. Рахманинова) в докладе «Детские годы в научно-творческой биографии А. В. Михайлова: на пути к постижению сущностных интенций музыки» показал, что истоки такой неразрывной связи коренятся в детских и юношеских впечатлениях ученого, в своеобразии его многолетних домашних занятий музыкой и музыкального «самообразования». Не будучи профессиональным музыкантом, А. В. Михайлов внес более чем весомый вклад в историческое музыкознание 1970–1990-х годов. Работы выдающегося ученого о Л. Бетховене и А. Скрябине, М. Мусоргском и А. Веберне, М. Балакиреве и А. Шнитке открыли новые горизонты в осмыслении эволюционных процессов художественного мышления как органической и неотъемлемой составляющей целостного «пространства культуры». Присущая А. В. Михайлову особая «музыкальность» научного исследования коренилась в детских увлечениях – домашнем музицировании, посещениях концертов и оперных спектаклей, изучении специальной музыковедческой литературы и самостоятельно выполняемых аналитических штудиях, посвященных отдельным произведениям. Так формировалась михайловская «стереоскопичность» индивидуального восприятия и постижения музыки во всей полноте ее смысловых интенций. Исходя из этого, ярко выраженная устремленность юноши к будущей профессии ученого-гуманитария должна рассматриваться не только в органической взаимосвязи с «побочными» занятиями музыкой, но и в качестве своеобразного «следствия» упомянутых занятий. В докладе «Судьба средневекового трактата в ренессансной Франции: “Искусство и наука поэтической риторики” Грасьена дю Пона» Ксения Александровна Кропачева (МГУ имени М. В. Ломоносова) рассмотрев содержание названного трактата Грасьена дю Пона, поэта и теоретика из Тулузы, определила историко-культурную роль его сочинения, созданного в один из ключевых периодов становления французской национальной литературы – в переходный период от средневековой поэтической традиции к новому пониманию поэзии, опирающемуся во многом на античное наследие (30-е – 40-е годы XVI в.). Считая себя прямым наследником «великих риториков», автор трактата формулирует поэтическую концепцию, проникнутую духом консерватизма. Грасьен дю Пон осознает, что в конце 30-х годов XVI в. разделяемые им поэтические принципы во многих отношениях устарели. Однако, не желая полностью отказываться от данных принципов, он старается встроить их в значительно изменившийся литературный и культурный контекст, что находит отражение на разных уровнях. Исследователь отмечает стремление автора, во-первых, соединить чрезвычайно важную для «великих риториков» формальную виртуозность с новыми поэтическими идеалами, такими как, например, свобода творчества, и, во-вторых, Грасьен дю Пон значительно перерабатывает состав поэтических форм, описываемых в трактате: он фиксирует вышедшие из употребления виды рифм и жанровых форм, дает некоторым видам рифм новые определения, а также вводит оригинальные поэтические формы, что способствует некоторому сближению поэтической концепции автора с литературным контекстом эпохи. Тем не менее, несмотря на внесенные изменения, «Искусство и наука поэтической риторики» все же остается средневековым трактатом, последним искусством второй риторики в истории французской литературы, сыгравшим в её становлении важную роль и повлиявшим – пусть и опосредованно – даже на творчество поэтов Плеяды. Наряду с риторикой А.В. Михайлова своими глубокими научными изысканиями привлек внимание исследователей к литературной эмблематике. В докладе Даниила Андреевича Зеленина (РГГУ) «Эмблематическое прочтение романа “Приключения барона де Фенеста” А. д’Обинье» названное сочинение Альфреда д'Обинье рассмотрено через призму «эмблематического миросозерцания» эпохи. Главные герои его, прообразуют, по мнению докладчика, два модуса эмблематического чтения – визуальный и словесный и функционируют в романном нарративе подобно двум соответствующим частям эмблемы – imago и subscriptio. Проанализировано то, как автор сконструировал роман и трансформировал его в «роман-эмблему». К «ключевым словам» науки о литературе (термин А.В. Михайлова) уместно было бы отнести, как полагает Коняев Константин Олегович (ИМЛИ РАН), автор доклада «Канон как “ключевое слово” культуры: на примере книги Гарольда Блума "Западный канон"», понятие литературного «канона», получившее широкое распространение в работах последнего десятилетия. В современной критике понятие «канон» зачастую редуцируется до «списка текстов»: не прекращаются дискуссии об объеме понятия: что должно или не должно входить в канон, тогда как его содержание, смысловое наполнение остается без должного теоретического осмысления. Характерным примером служит полемика вокруг книги критика и литературоведа Г. Блума «Западный канон» (1994), ставшей заметным событием в научном мире. Критические дискуссии сосредоточены, прежде всего, вокруг предложенного Блумом (весьма спорного) списка книг и авторов, составляющих западных канон. При этом многие теоретические тезисы, выдвинутые Блумом, выпадают из поля исследовательского внимания или используются некритически. В докладе сделана попытка проанализировать концепцию Блума и ее значение для теории канона в контексте новейших исследований в данной области.

        

Предложенное А.В. Михайловым теоретическое и историко-культурное понятие применено к анализу конкретного историко-литературного материала в докладе Елены Евгеньевны Соловьевой (Череповецкий гос. университет) «Теория «обратного перевода» и переводы С.Я.Маршака из английской литературы». Концепция «обратного перевода» А.В. Михайлова предполагает восстановление первоначального смысла произведения с учетом личности автора, его творческого замысла, историко-культурного контекста, восприятия современной автору читающей публикой и литературной критикой, а также исследование исторических изменений, напластований, приращений смыслов в процессе функционирования текста, т.е. жизни текста в исторической перспективе. В статье «А.Фет и Боги Греции» А.В.Михайлов дал образец такого анализа. В докладе поставлена проблема использования концепции «обратного перевода» при анализе переводов поэзии. С.Я. Маршак, стремясь максимально точно передать стихи-песни Р. Бернса, учитывал особенности мировосприятия поэта, его отношение к поэтической традиции и к языку. Но не менее важны были и русская поэтическая традиция, в которую встраивался переводимый текст, и условия восприятия русским (советским) читателем. Стремясь к передаче наиболее близкого к оригиналу смысла, Маршак в то же время отказался от буквализма, нейтрализовал просторечную лексику, приглушил эротизм. В его интерпретации стихи Бернса приобретали налет пушкинской стройности и прозрачности. Для Маршака важно было передать звучание подлинника, ориентированного на шотландскую фольклорную песню, незнакомую русскому читателю. Его тексты отражают органический сплав личности переводчика с личностью автора. Сегодня к переводам Маршака следует относиться как к самобытному литературному явлению, обусловленному социально-историческим контекстом.    

В тематическом блоке из трех докладов представлена проблема реализма – одна из ключевых в научном творчестве А.В. Михайлова. В созданной им динамической модели европейской культуры реализм, занимающий свое место в ряду историко-культурных эпох, характеризуется через отношение слова к действительности.

Мария Федоровна Надъярных (ИМЛИ РАН) в докладе «Овеществленные истины: к проблеме смыслов “реализма”» рассмотрела многовекторность интенций современной словесности, именуемых «реалистическими», в общем контексте актуальных проблем изучения современного художественного сознания в его противоречивых взаимоотношениях с традицией, в том числе с мифопоэтической и риторической традицией. Автор доклада обратила внимание на подчас проявляющееся в актуальном отечественном литературоведении полемическое отношение к проблеме реализма и к самой категории «реализма». Критические тенденции вполне объяснимы в контексте отторжения советских идеологических схем интерпретации литературного процесса, однако обойтись без понятия «реализм» в языке научного описания литературы не представляется возможным: во множестве национальных моделей развития словесности, во множестве авторских текстов и метатекстов и данное понятие, и сама идея реализма присутствуют во всей многосмысленности, определяющейся потенциалом «внутренней формы» слова «реализм» и движением этого слова в пространстве-времени культуры. В настоящее время весьма существенным является реконструктивное исследование этой многосмысленности, непосредственной опорой для которого не может не служить концепция реализма, развивавшаяся в трудах Ал.В. Михайлова, как и созданный учёным метод «обратного перевода» и его герменевтика «ключевых слов» культуры и науки о культуре и литературе. При этом важным представляется дальнейший анализ соотношений и взаимодействий риторического и современного литературного слова, соотношение современного литературного слова с реализмом как методом. Впрочем, весьма плодотворным является и исследование многосмысленности реализма в полемической и преемственной связи с диалектико-риторическими открытиями романтизма, в перспективе платонической и натурфилософской традиции.

Джульетта Леоновна Чавчанидзе (МГУ им. М.В. Ломоносова) рассмотрела в докладе «Реальность символического и символичность реального (К понятию Вяч. Иванова “символический реализм”)» предложенное писателем понятие «символический реализм», по смыслу неравнозначное термину, который появился в свое время как определение характера творчества Бальзака и Курбе, но тем не менее подразумевающее непосредственную связь между поэтическим и действительным. Оно означает постижение художником «высшей» реальности через «низшую» – «цельный образ вещественного и одухотворенного» (Новалис), представленный в сочинениях ранних немецких романтиков и дополненный в «Фаусте» Гете, поэта, который исходил из аналогии с природой, где видел сочетание двух противоположных начал – материального и духовного. По мысли В. Иванова, такое единство содержало религиозное очищение – опровержение «философского идеализма», воспроизводящего «сосредоточенность на себе», индивидуализм, отличающий Новое время от глубоко религиозных Средних веков. В этом объяснении заметны и тенденциозно односторонний подход к теории Шеллинга, согласно которой эстетическое является не подчиненным, а равносильным религиозному, и нарушение концепции Гете безоговорочным отождествлением его образа Мефистофеля с образом из немецкой народной книги XVI в. Считая «символический реализм» показательным явлением рубежа веков, В. Иванов находит его необходимым условием эстетической полноценности творчества и на переходе от XIX в. к XX в.    

В докладе «Роль немецкой эстетики в становлении русского “ирреализма” как филологического метода начала XX в.». Елена Васильевна Астащенко (Литературный ин-т им. А.М. Горького, Москва) проанализировала концепцию «ирреализма», разработанную в первые десятилетия XX в. литературоведом, литературным критиком А.М. Евлаховым (1880–1966) и его последователями (Н.Н. Русов, Арефа Климентов). Критикуя в третьем томе своего труда «Введение в философию художественного творчества. Опыт историко-литературной методологии» «исторический» и «натуралистический» метод И. Тэна, «эволюционный» Ф. Брюнетьера, Евлахов опирался на немецкую эстетику (Й. Фолькельт, К. Гроос, Э. Эльстер, Р. Мюллер-Фрейенфельс, Р. Риманн, К. Фосслер, Г. Зиммель, Г. Риккерт). Русскими «ирреалистами» переосмыслены идея Й. Фолькельта о создании науки об искусстве (и литературе, в частности), не предписывающей каноны художественному творчеству, но и не регистрирующей его «феноменизм», а пытающейся обрести в нем новые грани предвечной красоты. Евлахов синтезирует в литературоведении как в науке о духе и природе (переосмысление мысли Риккерта) индивидуализированные эстетические переживания, названные им «феноменологической критикой», с вечными всеобщими очертаниями красоты и математически выверенной телеологией формы этой «бесцельной целесообразности» (И. Кант). В книге «Реализм или Ирреализм?» Евлахов создает идеал шедевра: «Романтическая свобода вымысла сочеталась бы с классической телеологичностью формы, иначе говоря, субъективное, личное, психологическое и эмоциональное совершенным образом сочеталось бы с объективным, общим, логическим и рациональным, так чтобы одно как бы воплотилось в другое, подобно тому, как род воплощается в виде». Одно из своих разнообразных определений ирреальности Евлахов также согласовывает с немецкой эстетикой режиссера и теоретика искусства Г. Фукса: ирреальность – это стильность, потому что стиль есть то, что не напрямую отнято у природы, а создано человеком. Можно считать закономерным, что принципы русского «ирреализма», впитавшие немецкие традиции, оказались переоткрытыми именно немцами: сначала Х. Файхингером в книге (вышедшей годом позже евлаховского «Введения в философию художественного творчества») «Die Philosophie des Als Ob», где он объяснит свой «идеалистический позитивизм» – фикционализм – как раз через ирреализм (des Als Ob), затем Э. Штайгером в концепции Tonart («тональности» и «модальности»), а полвека спустя В. Изером и О. Марквардом в «теории фикций».

Поэтике литературы постмодернизма посвящен доклад Натальи Георгиевны Полтавцевой (РГГУ) «Проблема вычеркивания: текст, контекст, коммуникативное действие». Исходя из предложения культурсоциолога Александера «сделать социальное бессознательное доступным наблюдению через репрезентацию культурных смыслов и «культуральных структур», можно предположить, полагает автор доклада, что в ситуации постмодерна эти культуральные структуры обретают относительно автономное существование в виртуальной реальности, в собственной власти дискурса, подчас выходящего из-под контроля своих создателей. Это – характерная для постмодерна ситуация, когда ранние гермы модерна как большого стиля культуры (не в искусствоведческом смысле этого слова) вновь возникают, развиваются и интерпретируются. Происходит отказ от абсолюта канонического текста в связи с усилением роли контекста для интерпретации ( см. взаимоотношения гипер- интер- текста). Интерес к структуре и системе сменяется интересом к процессуальности и дискурсивности в ситуации неопределенности и промежуточности. Как следствие этого, в культурном пространстве постмодерна своеобразно сочетаются непрерывности прерывности, из-за чего возникают пустоты и промежутки коммуникативного действия. Пришедшая на смену установочности и определенности зрелого модерна неопределенность порождает, в свою очередь, внимание к процессуальности, динамике. В итоге «зачеркивание/вычеркивание» предлагается рассматривать, исходя не из нормативности, не с позиций классической метафизики, а как проявление вариативности и процессуальности. Отталкиваясь от идеи кантовских «чистых форм», идя «от противного», т.е. от критики «запрета» и «цензуры», можно именно так применять к предложенной проблематике концепты Деррида «след» и «письмо». Тогда, исходя из концепции языковой игры, идея «маскировки» может быть названа идеей «письма» по определению. Следовательно, «вычеркивание» – тоже «маскировка», а не только прояснение смысла, при этом в ней проявляется двойная «маскировка» – с точки зрения языковой «игры» и с точки зрения интерпретатора.

Для научных интересов А.В. Михайлова характерно внимание к вопросам взаимодействия слова и музыки, которые затронуты в ряде докладов.

Синтез литературного и музыкального компонентов изучается в докладе Лидии Ивановны Сазоновой (ИМЛИ РАН) «Стихотворно-музыкальные композиции придворных поэтов XVII в.»   на материале творчества Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева, Кариона Истомина. Период раннего Нового времени отмечен прорывом в мир новых художественных форм, среди которых и те, что демонстрируют синтез вербального и музыкального искусства. Творчество русских придворных поэтов XVII в. отвечает идее репрезентативного искусства, участвующего в создании церемониала придворного торжества, что воплощается, в частности, в контактах с музыкой в разных формах и жанрах. Рассмотрены следующие виды взаимодействия слова и музыки в русской придворной культуре XVII века: 1. Стихотворно-музыкальные композиции, сочетающие поочередное звучание стихотворного текста и музыки; 2. Музыкальные вставки в литературные тексты; 3. Переложения стихов на ноты; 4. Воздействие мелодии на стихотворный размер. Стихи и декламации поэтов-силлабиков были положены на музыку и использовались как тексты для пения. Характерная черта поэтики стихотворных текстов, предназначенных для музыкального исполнения, выводится иногда из тенденции к сближению с музыкой. Особенный интерес в этой связи представляет «Псалтирь рифмотворная» (1680) Симеона Полоцкого. Она была положена на ноты певчим дьяком Василием Титовым уже после смерти поэта, но чрезвычайно важно, что уже изначально текст предназначался автором для музыкального исполнения. И этой предназначенности сопутствовала высокая стихотворная техника, поиски разнообразных строфических форм. Музыкальное воплощение получили произведения Симеона из книги придворно-церемониальной поэзии «Рифмологион» (1678–1680; первое академическое, научно-критическое издание в двух томах вышло в 2013–2017). Поэтики XVII в. содержали рекомендации относительно включения музыкальных вставок в литературные произведения. Именно таким синтезом обладают праздничные декламации Симеона Полоцкого. По случаю женитьбы царя Федора Алексеевича Сильвестр Медведев сочинил «Приветство брачное», а для композитора Павла Черницына, составившего для торжества партесный концерт, поэт написал стихотворение с поздравлением новобрачным. Новые данные для изучаемой темы содержит также венская рукопись, где стихотворным приветствиям С. Медведева царевне Софье соответствует нотная запись первых тактов мелодии.

В докладе Евгении Ивановны Чигаревой (Московская гос. консерватория им. П.И. Чайковского) проблема музыкальности художественного повествования рассмотрена в докладе «О музыкальности прозы Гоголя (“Записки сумасшедшего” – моноопера Буцко)». Как известно, Гоголь – один из наиболее музыкальных писателей-прозаиков, и в особенности свойство это проявилось в его ранних украинских повестях. Но и в более поздних произведениях мы встречаем подобные образцы. С этой точки зрения интересен последний монолог Поприщина из «Записок сумасшедшего». Здесь есть и ритмическая организация, и синтаксический параллелизм, который иногда становится почти стихотворным, и ассонансы. Благодаря музыкальной организации в этом монологе концентрированно проявился драматический смысл произведения, его трагическая кульминация. Далее в докладе речь шла о музыкальном воплощении этого монолога в одноименной опере (1964, финал оперы), написанной 25-летним композитором Юрием Буцко (1938–2015). Это один из самых ярких одаренных композиторов, автор многих произведений в разных жанрах. Уже в этой ранней опере проявились характерные черты его композиторского почерка – в частности, «острый психологизм художественного мышления» (В. П. Бобровский), столь свойственный и Гоголю.

Галина Борисовна Буянова (Тамбовский гос. ун-т им. Г.Р. Державина) выступила с развернутым анализом темы: «Тамара в поэме М.Ю. Лермонтова “Демон” и одноименной опере А.Г. Рубинштейна: смысловые и эмоциональные глубины текста». В 1872 г. историк литературы, биограф М.Ю. Лермонтова П.А. Висковатов создал либретто оперы «Демон», которая была поставлена в Мариинском театре в 1875 г. Автор либретто использовал лишь небольшую часть лермонтовского текста, при этом главный конфликт поэмы между Творцом, его посланцем Ангелом и Демоном заявлен уже в первой картине первого действия. В Демоне, явившемся к Тамаре, говорит по мысли Висковатова, не любовь, а гордыня, желание победить Бога и сделать героиню похожей на себя: «Без сожаленья, без участья / Смотреть на землю станешь ты...». Дух зла губит земную женщину; история ее любви и гибели разворачивается во 2-м и 3-м действиях оперы. В арии Тамары в 3-м действии – «Ночь тепла, ночь тиха...» – многократно повторен мучительный вопрос: «Кто он был? Кто?», на который пытается и не может ответить героиня. Земное существо побеждено Демоном, но не побеждена душа Тамары. Ангел, несущий ее душу в рай, оказывается победителем, Демон — поверженным. Образ Тамары в опере, благодаря лермонтовскому тексту и досочиненной либреттистом истории любви Тамары и Синодала, столь серьезно проработан, выразителен и эмоционально наполнен, что приобретает особую, сопоставимую с образом Демона, глубину.

Основываясь на работах А.В. Михайлова, посвященных взаимодействию слова и музыки, Мария Вячеславовна Родина (ТГУ им. Г.Р.Державина), автор доклада «“Племянник чародея” К.С.Льюиса: музыка слова и философия звука», предприняла попытку исследовать музыкальную сторону одной из повестей англо-ирландского писателя ХХ в. К.С. Льюиса «Племянник чародея» (включена в состав его «Хроник Нарнии»), рассмотреть своеобразную льюисовскую «философию звука», охарактеризовать её ключевые, наиважнейшие черты и то, каким образом они реализуются в указанной фантастической повести, формируя её глубинный смысл.

Одно из заседаний «Михайловских чтений 2017» было посвящено памяти С.Г. Бочарова, ушедшего из жизни 6 марта 2017 г. В своих докладах исследователи затронули отдельные аспекты научного творчества ученого. В качестве своеобразного эпиграфа, обозначившего тему заседания, была продемонстрирована фотография 1956 г., на которой представлены четверо научных сотрудников Отдела теории литературы того времени: С.Г. Бочаров, П.В. Палиевский, В.В. Кожинов и Г.Д. Гачев во время визита в Саранск к М.М. Бахтину. Для каждого из них этот визит стал поворотным моментом в творческой биографии. С.Г. Бочарову и В.В. Кожинову довелось также сыграть важную роль в судьбе ученого, добившись сначала переиздания его работы о поэтике Достоевского, потом переезда в Москву, а в конечном счете завершить работу над изданием собрания сочинений Бахтина (в 7 т.), руководство которым осуществлял С.Г. Бочаров. Завершение издания собрания сочинений М.М. Бахтина стало основной темой заседания.     

Заседание открылось выступлением Директора музея-квартиры Ф.М. Достоевского Галины Борисовны Пономаревой «С.Г. Бочаров: штрихи к портрету». Она поделилась воспоминаниями об ученом, общение с которым, начавшееся в 1960-е годы, продолжалось всё последующее время. Г.Б. Пономарева познакомилась с Бочаровым благодаря М.М. Бахтину, под руководством которого писала свою кандидатскую диссертацию. Во время своего визита к Бахтину в Саранск (1962) она услышала от него о посетивших его ранее молодых теоретиках ИМЛИ – С.Г. Бочарове, Г.Д. Гачеве, В.В. Кожинове. Рассказала об эпизоде, когда в один из приездов Бахтина в Москву, они несли его, инвалида, на руках по платформе от вагона к машине. Эта живая картина показалась автору доклада исполненной глубокого смысла и навеяла мысль о том, не представляли ли они собой школу Бахтина. Как бы то ни было, без Бахтина трудно представить трехтомную «Теорию литературы» с ее идеями содержательности формы и семантики художественности. Бочаров был первым, кто «самой глубокой характеристикой творчества Бахтина» считал предпочтение проблемности перед концепцией. В качестве примера аналитической исследовательской манеры Бочарова Г.Б. Пономарева привела «программную» статью, посвященную К. Леонтьеву-критику («Контекст». Литературно-теоретические исследования, 1977. М.: Наука, 1978). Как ученый – гуманитарий, Бочаров, был избирателен в выборе предметов исследования, но при этом широк и почти энциклопедичен. Хотя Достоевский не был «его» писателем, он внёс открытую проблемность в интерпретацию романа «Идиот», явно не принял постмодернистских трендов, идущих от полной безграничной относительности в новейших трактовках князя Мышкина, и на пороге 2000-х годов писал о Мышкине в связи с «Недоноском» Боратынского остро проблемно. В личности С.Г. не было ничего, что выводило бы к апологетике. Занятый наследием Бахтина, он вовсе не стал его апологетом. По словам автора доклада: «И на похоронах Бахтина я не видела на его лице высокой торжественной скорби, это был вид искренно, глубоко, сердечно расстроенного человека. А на вечере памяти одного из признанных “властителей дум” он с грустным юмором заметил “Вот так создаются кумиры…”». Ему была свойственна и самоирония; одну из своих статей он подарил автору доклада с надписью: «Гале – повесь на елку». Г.Б. Пономарева резюмировала: «В нем, конечно же, было что-то чеховское…».        

Виталий Львович Махлин (Московский педагогический гос. ун-т, Академия гуманитарных исследований Института философии РАН) в своем докладе «Литературоведение как чтение. Памяти С.Г. Бочарова» попытался прояснить литературно-критический метод и историко-систематическое место ученого в советском и постсоветском литературоведении на протяжении почти шестидесяти лет и в контексте актуальных вопросов истории русской литературы и современной филологии. То, что отличает С.Г. Бочарова от большинства литературоведов его поколения, но в то же время сближает его наследие с поисками выхода из тупиков современного гуманитарно-филологического мышления, – это последовательно проведенный и в его случае продуктивный способ подхода к литературному произведению – «прямо через текст», сформулированный и осуществленный С.Г. уже в первой его книге о «Войне и мире» Л.Н. Толстого. В связи с этой основной методической установкой С.Г. Бочарова, исследователя и критика, – установкой в обход «теоретизма» и потому трудноуловимой на языке как теории, так и идеологии, – рассматривается, с одной стороны, рецепция Бочаровым работ М.М.Бахтина и его роль в издании его собрания сочинений, а с другой стороны – более или менее скрытая, но тем более глубокая бочаровская полемика с некоторыми западными и с отечественными тенденциями в современном литературоведении и критике.

В докладе «Что такое биография поэта: последняя статья С.Г. Бочарова» Евгения Викторовна Иванова (Отдел теории ИМЛИ) охарактеризовала статью, написанную ученым для коллективного труда Отдела теории литературы «Биография в истории культуры» и ставшую итогом его размышлений над жанром биографии поэта. К этой проблеме С.Г. Бочаров неоднократно возвращался на протяжении многих лет, занимаясь биографией Боратынского, поэта, по его выражению, «глухой биографии», многие факты которой так и останутся неизвестны исследователям, как, например то, что стало причиной драматических переживаний, стоявших за поздними стихами Боратынского. С.Г. Бочаров неизменно высоко оценивал труд покойного исследователя А.М. Пескова по составлению «Летописи жизни и творчества Е.А. Боратынского. 1800–1844)», куда включены все известные факты о жизни и творчестве поэта и где использована переписка и отзывы современников. Но попытки А.М. Пескова написать на основе приведенных материалов биографию поэта, жанр которой он назвал «истинная повесть», Бочаров оценивал куда более сдержано, настаивая на том, что дошедшие до нас скудные сведения невозможно домыслить таким образом, чтобы это стало значимым дополнениям к стихам. Ссылаясь на статью В. Вейдле об искусстве биографа, опубликованную в журнале «Современные записки» в 1931 г., Бочаров выразил уверенность, что личность поэта отражается не столько в данных фактах, сколько в его стихах, что «в биографии поэта сама поэзия присутствует и определяет ее как решающая и главная часть».

Тема доклада Юрия Борисовича Орлицкого (РГГУ) – «С.Г. Бочаров о верлибре Л.С. Петрушевской». Речь шла об особом стилистическом качестве сентиментальной повести Л. Петрушевской «Карамзин. Деревенский дневник» – «не проза и не стихи». Произведение это было встречено критикой с недоумением. Бочаров же, выступая защитником своеобразной литературной манеры писательницы, проницательно определил ее как верлибр.

Доклад Юдина Александра Анатольевича (Национальный педагогический университет им. М. П. Драгоманова, Киев) «Понятие эстетического долженствования у М. М. Бахтина» посвящен памяти С.Г. Бочарова как главного редактора собрания сочинений М.М. Бахтина. Докладчик рассмотрел ключевые понятия эстетики раннего М. М. Бахтина, как она представлена в тексте «Автор и герой в эстетической деятельности»: эстетическая любовь, завершение и, в особенности, эстетическое долженствование. Первые два понятия заимствованы у Германа Когена, но, как показывает сопоставление текстов Когена и Бахтина, у последнего они переосмыслены и имеют принципиально иное содержание. Понятие же эстетического долженствования – оригинальное понятие русского мыслителя, и, хотя в «Авторе и герое» оно употребляется гораздо реже, но именно оно является фундаментом всего комплекса понятий бахтинской эстетики и связующим звеном с первой философией Бахтина. Общее понятие эстетического долженствование рассматривается также в связи с еще одним видом долженствования, вводимым Бахтиным через понятие специального долженствования. Еще один вопрос, рассмотренный в докладе, – импликации понятия эстетического долженствования в отношении герменевтики и читательской рецепции.

На конференции представлен стендовый доклад Владислава Шаевича Кривоноса (Самарский гос. социально-педагогический ун-т) «Текст судьбы в романе Лермонтова “Герой нашего времени”». Для анализа избран такой ранее специально не рассматривавшийся аспект обозначенной проблемы, как текст судьбы в лермонтовском романе, где он служит объектом рефлексии и переживаний прежде всего главного героя, но также и других персонажей, истолковывающих происходящие события под углом зрения манифестаций судьбы.

В заключительной дискуссии подведены итоги работы конференции и намечены перспективы будущих исследований, посвященных юбилейной дате – 80-летию со дня рождения А.В. Михайлова, отмечаемому в декабре 2018 г.

Автор - Научный руководитель проекта, Сазонова Лидия Ивановна, доктор филологических наук, главный научный сотрудник Института мировой литературы им. А.М. Горького РАН (Москва) 

E-mail.: Lsazonova@mail.ru