Особенности ранней рецепции Достоевского в Италии в большой степени определяются французским влиянием. В 1886 г. выходит книга Э.-М. Де Вогюэ «Русский роман», которая фактически открывает русскую литературу не только для французского, но и в целом для западного — в том числе итальянского — читателя. Эта работа играет ключевую роль в складывании мифа о «русской душе»¹ и очерчивает контуры «русского мифа», влияние которого в зарубежной рецепции русской культуры ощущается до сих пор. Как справедливо отмечает С. Алоэ, «только благодаря авторитету Вогюэ в Италии были изданы первые переводы произведений Достоевского, <...> восприятие русской литературы, в том числе и творчества Достоевского, сформировалось в Италии под сильным влиянием ее односторонней интерпретации со стороны Вогюэ»2. О значении книги Вогюэ в распространении интереса к русской литературе во Франции, а затем и в Италии высказывается и Дж. Базелика в масштабном обзоре переводов русских авторов на итальянский язык на рубеже XIX-XX вв.3 Только после появления «Русского романа» тексты Достоевского начинают переводиться на итальянский, причем, как правило, с французских источников. Первыми на итальянском языке выходят «Записки из мертвого дома» (1887 г.) и «Преступление и наказание» (1889 г.). «Записки из подполья», не встретившие понимания у современников в России, в Италии также не сразу вызвали интерес у издателей и переводчиков. Первое итальянское издание «Записок» под названием Lettere dal sottosuolo (досл. «Письма из подполья»)⁴ выходит только в 1919 г. благодаря усилиям Этторе Ло Гатто, «отца» итальянской русистики. Примечательно, что если во Франции первым изданием «Записок» стала вольная адаптация, авторы которой радикально переработали текст оригинала⁵, первое итальянское издание представляло собой полный перевод с русского языка. Ло Гатто сознательно отказывается следовать французской традиции переводов-адаптаций, стремясь к максимально точной передаче содержания оригинала: «Ни в одном из известных мне переводов характер оригинального текста не сохранен с такой точностью, с какой я пытался сохранить его, в согласии с требованиями нашего языка и ясности мысли» (р. I-II). Во вступительном слове он кратко очерчивает место повести в творчестве Достоевского, указывая на нее как на поворотный пункт в развитии философской и этической мысли писателя, а также особо подчеркивает ее автобиографический характер. Здесь Ло Гатто ссылается на русские источники — работы Розанова, Михайловского, Шестова, Мережковского, хотя представление об автобиографизме творчества Достоевского в итальянской и, шире, западной рецепции было подготовлено еще книгой Вогюэ. Интересно, что в позднейшем переиздании своего перевода (1943 г.)⁶ Ло Гатто отказывается от узко автобиографической трактовки текста, подчеркивая общечеловеческое значение способности Достоевского «проникать в самые глубокие бездны внутренней двойственности человека» (р. 156) и отчетливее формулирует тезис о хронологически и идеологически центральном положении «Записок» в творчестве писателя (впрочем, к 1943 г. эта идея уже является общим местом в итальянской рецепции повести). О более точном и глубоком понимании текста «Записок» свидетельствует и ряд исправлений, внесенных в перевод при подготовке издания 1943 г.⁷

            Свое предисловие к изданию 1919 г. Ло Гатто снабжает эпиграфом из «Дневника писателя» за декабрь 1876 г.: «Мало того, я утверждаю, что сознание своего совершенного бессилия помочь или принести хоть какую-нибудь пользу или облегчение страдающему человечеству, в то же время при полном вашем убеждении в этом страдании человечества, может даже обратить в сердце вашем любовь к человечеству в ненависть к нему». Вероятно, ощущая необходимость облегчить читателю восприятие и интерпретацию сложного философского текста «Записок», переводчик таким образом раскрывает возможные причины нравственных страданий героя и мотивы его поступков. В то же время вопрос, которому посвящен исходный текст из «Дневника писателя» — необходимость веры в бессмертие души — неявно намекает на скрытые евангельские смыслы «Записок»⁸. Причем сам Ло Гатто, возможно, не до конца осознает эту связь, хотя в финале своего предисловия пишет о «божественном свете», сияющем в глазах Достоевского (р. VII): в примечании к изданию 1943 г., говоря о «религиозном смысле» повести (со ссылкой на работы британского исследователя Э. Х. Карра), он признается, что ранее не признавал этот смысл релевантным (p. 157).

            Подчеркнутое внимание к содержанию текста у Ло Гатто сочетается с нейтральностью стиля, как на лексическом, так и на синтаксическом уровне: переводчик не пытается сохранить характерные для стилистики Достоевского повторы и инверсии, что заметно уже в первой фразе повести: «Я человек больной... Я злой человек. Непривлекательный я человек» переведено как Io sono un uomo malato… un uomo cattivo. In me non c’è niente di attraente (досл. «Я больной человек… плохой человек. Во мне нет ничего привлекательного» (в издании 1919 г. — р. 3, в издании 1943 — р. 7). Можно предположить, что данное решение обусловлено теми задачами, которые ставил перед собой Ло Гатто: вероятно, как автор первого итальянского перевода «Записок» он стремился максимально точно и ясно передать смысл оригинала и облегчить итальянскому читателю первое знакомство с текстом Достоевского. Об успешности выбранной им стратегии свидетельствует тот факт, что перевод Ло Гатто в настоящее время считается классическим и не утратил своей актуальности: так, именно он в 2012 г. был выбран для первого в Италии двуязычного издания «Записок из подполья» и «Записок из мертвого дома», вышедшего в миланском издательстве Bompiani⁹.

            Через пять лет после перевода Э. Ло Гатто, в 1924 г., в издательстве Carabba выходит новое издание «Записок» в переводе Бориса Яковенко¹⁰ (при участии Вальтера Навы, который в 1925 г. переведет на итальянский работу Яковенко «История русской философии»). Яковенко, русский философ и историк философии, долгое время живший за границей (в 1910-1911 и 1913-1924 гг. — в Италии, с 1925 г. до своей смерти в 1949 г. — в Чехословакии), был издателем и редактором ряда международных журналов, организатором философских конгрессов, популяризатором итальянской философии и культуры в России и русской — за рубежом. В период пребывания в Италии он общался с крупнейшими итальянскими интеллектуалами того времени — философами Б. Кроче и Дж. Джентиле, литераторами Дж. Папини и Дж. Преццолини, славистами Э. Ло Гатто и О. Кампой¹¹. На протяжении более десяти лет, с 1924 по 1935 гг., Яковенко переводил на итальянский язык произведения Льва Толстого, Чехова, Гоголя, но его первым опытом перевода русской классики стали «Записки из подполья» — выбор, естественный для философа. В коротком предисловии Яковенко открыто называет «Записки» свидетельством «полной зрелости» таланта Достоевского и предвосхищением последующих «великих» романов, характеризует их как, «может быть, самое исчерпывающее и совершенное» произведение русского писателя и подчеркивает общечеловеческое значение этого текста, далеко выходящее за рамки упрощенных биографических трактовок, которые долгое время (прежде всего, под влиянием Вогюэ) были общим местом в зарубежной рецепции Достоевского¹²: это исповедь «не только этого конкретного человека <...> и не только самого Достоевского, а человеческой души в целом», анализ «”подполья” души каждого человека» (р. II). Как носитель русского языка Яковенко отчетливее ощущает и точнее передает стилистические особенности оригинала – например, в отличие от Ло Гатто, сохраняет повторы в первой фразе повести: Sono un uomo malato… Sono un uomo cattivo. Non sono davvero un uomo attraente (досл. «Я больной человек… Я плохой человек. Я вовсе не привлекательный человек», р. 1). Именно подход Яковенко положит начало новой тенденции в переводе «Записок» — не «сглаживать» своеобразную стилистику текста в соответствии с вкусами среднего читателя (как поступает Ло Гатто, опираясь в том числе и на традицию французских переводов-адаптаций), а пытаться по крайней мере частично отразить ее особенности в переводе. Этой линии будут придерживаться и позднейшие переводчики «Записок». Кроме того, Яковенко впервые предлагает перевод заглавия повести — Memorie dal sottosuolo, — который впоследствии станет общепринятым. Эта традиция будет нарушена только в 2016 г., когда выйдет в свет последний на данный момент перевод «Записок» под названием Scritti dal sottosuolo¹³.

            О силе французского влияния в итальянской культуре свидетельствует тот факт, что уже после выхода переводов Ло Гатто и Яковенко в Италии публикуется сразу несколько переводов «Записок из подполья», выполненных с французских источников. В 1928 г. в миланском издательстве Delta выходит перевод Ванды Крушинска и Сильвио Каталано, озаглавленный La voce sotterranea («Подпольный голос»)¹⁴. Перевод сделан с французского издания La voix souterraine 1926 г. (автор перевода Б. де Шлёцер)¹⁵. Об этом свидетельствует не только совпадение заглавий (оно могло возникнуть, в частности, под влиянием работ Льва Шестова¹⁶), но и явные сходства между французским и итальянским текстами, не имеющие соответствий в тексте оригинала — например, ошибочный перевод названия второй части¹⁷. Через год, в 1930-м, выходит еще одно издание «Записок» с французского источника — «Подпольный дух»¹⁸ в переводе Лео (Льва?) Гастовинского, сотрудничавшего с миланским издательством Bietti и в 1930-х гг. переводившего также «Униженных и оскорбленных». Перевод выполнен с одноименного французского издания L’Esprit souterrain 1886 г. — вольной «адаптации», объединяющей два произведения Достоевского — «Хозяйку» и «Записки из подполья»¹⁹. Авторы перевода, Илья Гальперин-Каминский и Шарль Морис, серьезно сокращают и перерабатывают тексты Достоевского, превращая их в двухчастную повесть, объединенную фигурой героя — Ордынова. Тот факт, что в 1930 г., после выхода двух полных итальянских переводов «Записок», в Италии публикуется перевод «Подпольного духа» Гальперина-Каминского и Мориса, говорит о популярности этой «адаптации» не только во Франции (где она неоднократно переиздавалась), но и за рубежом. В 1932 г. перевод Гастовинского переиздается, а в 1933 г. появляется еще один итальянский перевод «Подпольного духа», выполненный Дечио Чинти²⁰, переводчиком, близким к футуристским кругам.

            После ряда изданий «Записок», опирающихся на французские источники, вновь, на этот раз окончательно, наступает время переводов с русского оригинала. В 1942 г. в издательстве Einaudi был опубликован перевод Альфредо Полледро с предисловием Леона Гинзбурга²¹. Полледро выучил русский язык благодаря своей жене Рахили Гутман, еврейке родом из России. Вместе они основали в Турине издательство Slavia, которое в 1920-х — 30-х гг. занималось изданием произведений русской и других славянских литератур. Автор предисловия, Леон Гинзбург, родившийся в России, но с юного возраста живший в Италии, в качестве переводчика сотрудничал с издательством Slavia и был одним из организаторов издательства Einaudi, в котором впервые появился перевод Полледро. Книга вышла без указания имен переводчика и автора предисловия — возможно, по политическим причинам, поскольку Гинзбург был деятелем антифашистского сопротивления и в 1942 г. находился в ссылке.

            В предисловии Гинзбурга окончательно формулируется и раскрывается идея о «центральном» положении «Записок» в творчестве русского писателя. Именно в них, по мнению автора предисловия, складывается новый художественный метод, резко отделяющий поздние романы Достоевского от его раннего творчества: отныне писатель повествует, «не ограничиваясь изображением настроений и событий жизни своих персонажей, <...> а противопоставляя друг другу и окружающему миру идеи, которые эти персонажи переживают с судорожной напряженностью» (р. VII). Гинзбург приводит ряд сведений о жизни Достоевского, но не пытается трактовать «Записки» в биографическом ключе, сосредоточивая внимание не на личности писателя, а на духовных исканиях его героя. Финал предисловия проницательно указывает на скрытый евангельский смысл текста, на «потаенное стремление» и «настоятельную, хотя и неудовлетворенную» потребность в вере — то единственное, что может «принести искупление этому безотрадному миру» (p. X).

            После Второй мировой войны в итальянской рецепции «Записок из подполья» начинается новый этап: число изданий резко возрастает: один за другим появляются новые переводы и переиздаются старые. Перевод Полледро с предисловием Гинзбурга — одна из самых популярных итальянских версий «Записок» — переиздается, уже с указанием имен переводчика и автора предисловия, вплоть до настоящего времени (в издательстве Einaudi в 1955, 1980, 2014 гг., в издательстве Mondadori в 1962 г.). В 1948 г. выходит перевод Томмазо Ландольфи, который будет переиздаваться вплоть до 1990-х гг. В 1987 г. появляется перевод Игоря Сибальди, в 1992 г. — Эмануэлы Гверчетти, в 1995 г. — переводы Милли Мартинелли и Джанлоренцо Пачини, в 2004 г. — Кристиана Кольбе, в 2012 г. — Паоло Нори. В 2016 г. при участии российского специалиста по творчеству Достоевского Т.А. Касаткиной выходит перевод Елены Маццола, снабженный богатым аналитическим аппаратом, заполняющим ряд важных лакун в итальянской рецепции повести. Рост числа переводов говорит о том, что «Записки из подполья» по-прежнему находят отклик у итальянской аудитории, и современные переводчики и читатели продолжают заново открывать для себя текст Достоевского, обнаруживая в нем новые, актуальные смыслы.

Примечания

1. Фокин С.Л. Фигуры Достоевского во французской литературе XX века. СПб., РХГА, 2013. C. 32.

2. Алоэ С. Достоевский в итальянской критике // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 20. СПб., 2013. С. 4-5.

3. Baselica G. Alla scoperta del «genio russo». Le traduzioni italiane di narrativa russa tra fine Ottocento e primo Novecento // http://rivistatradurre.it/2011/04/tradurre-dal-russo-2/

4. Dostoievskii F. Lettere dal sottosuolo. Napoli: L’editrice italiana, 1919.

5. Об этом см., например: Гальцова Е. Д. История рукописи как прием переводческой адаптации: "Подпольный дух" (1886) Гальперина-Каминского и Мориса, по произведениям Ф. М. Достоевского // Текстология и генетическая критика: общие проблемы, теоретические перспективы. М.: ИМЛИ РАН, 2008. С. 113-135.

6. Dostoevskij F. Memorie del sottosuolo. Firenze: Sansoni, 1943.

7. Например, характеристика Петербурга как самого «умышленного» города в издании 1919 г. переведена как la città <...> in cui più si premedita — досл., «город, в котором более всего предумышляют» (р. 6), в издании 1943 г. — la città più <...> premeditata (р. 11).

8. Подробнее о библейских смыслах «Записок» см.: Dostoevskij F. M. Scritti dal sottosuolo / a cura di T.A. Kasatkina, E. Mazzola. S.l., Editrice La Scuola, 2016. 334 р.

9. Dostoevskij F. Memorie da una casa di morti e Memorie dal sottosuolo. Milano, Bompiani, 2012.

10. Dostoievski Т. Memorie dal sottosuolo. Lanciano: Carabba, 1924.

11. Подробнее о деятельности Б. Яковенко в Италии см.: Renna C. Boris Jakovenko e la cultura filosofica europea: una ricostruzione biografica // eSamizdat 2004 (II) 3. Pp. 97-105.

12 См., например: Гальцова Е. Д. Цит. изд. С. 118.

13. Dostoevskij F. M. Scritti dal sottosuolo / a cura di T.A. Kasatkina, E. Mazzola. Op.cit.

14. Dostojevskij F. La voce sotterranea. Milano: Delta, 1928.

15. Dostoïevski F. La voix souterraine. Paris: Stock, 1926.

16. См.: Гальцова Е. Д. Цит. изд. С. 118.

17. В итальянском тексте A proposito di neve sciolta (р. 95, досл. «По поводу растаявшего снега»), во французском — A propos de neige fondue (р. 80).

18. Dostoevskij F. Lo spirito sotterraneo. Milano: Bietti, 1930.

19. Подробно о французском издании см.: Гальцова Е. Д. Цит. изд.

20. Dostoevskij F. Lo spirito sotterraneo. Milano: Sonzogno, 1933.

21. Dostojevskij F. Memorie del sottosuolo. Torino: Einaudi, 1942.

Сведения об авторе: Голубцова Анастасия Викторовна, старший научный сотрудник ИМЛИ РАН ana1294@yandex.ru