Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РФФИ № 17-06-00066а

Аннотация: В статье анализируется учебные пособия российского педагога К.Д.Ушинского «Родное слово» и «Детский мир» на предмет подхода автора к задаче ввести маленького ребенка в сферу христианства. С этой целью автор рассматривает, какими приемами пользуется Ушинский, чтобы создать у юного читателя базовые представления как о сфере божественного в целом, так и об азах христианского учения в частности; о культовых практиках православия и основных обрядовых предписаниях для прихожанина православного храма. Предпринята попытка проследить логику, диктовавшую Ушинскому избранный для представления ребенку набор разъясняемых понятий и терминов, а также принципов, обусловливающих жизненный уклад верующего человека в России XIX века. 

Ключевые слова: христианство, православие, религиозная этика, вера, Евангелие, церковно-славянская грамота, нравственное воспитание, христианские праздники, приобщение к православию.

Summary: The present article analyses «Native Speech» and “The World of Childhood” reading books by a distinguished Russian didact K.D.Ushinsky. Ushinsky’s approach to a complex task of introducing small child into Christianity is discussed. For this purpose, the author explores Ushinsky’s method of developing in young reader basic ideas both of divine dimension as a whole and of Christianity in particular. He describes Orthodox cultic practices and main ritual prescriptions for Orthodox congregation in a manner comprehensible to a child. The attempt is made to follow Ushinsky’s logic of choosing a way to develop child’s understanding of a set of Christian terms and concepts as well as main principles underlying the way of life of Russian believer in 19^th century.

Keywords: Christianity, Orthodox church, ethical aspects of religion, faith, Gospel, Church Slavonic language, moral education, Christian celebration, introduction into Orthodox faith.

Цель настоящей статьи - посмотреть, как раскрывается перед ребенком тема религии в детских учебных пособиях К.Д.Ушинского «Родное слово» (РС) [Ушинский 1892, 1889] и «Детский мир» (ДМ) [Ушинский 1861]¹ , написанных во второй половине XIX века. Чтобы приблизиться к достижению этой цели, первой своей задачей мы избрали выявить все фрагменты текста, которые так или иначе затрагивают вопросы религии и веры. И после этого – попытаться дать интерпретацию тем тенденциям, что мы обнаружим в этих учебных материалах.

Родное слово. Учебное пособие «Родное слово» ориентировано в первую очередь на читателя дошкольного возраста. Это пособие состоит из двух частей – «Год первый» и «Год второй». В обеих книгах текст разбит на очень короткие параграфы и написан максимально простым и понятным языком. Обе они имеют схожую структуру, и тексты обеих щедро снабжены иллюстрациями – высокохудожественными гравюрами, в основном в «пасторальном» стиле.

Первый год. Подзаголовок первой части «Родного слова» - «Азбука и первая после азбуки книга для чтения с прописями, образцами для первоначальной рисовки и картинками в тексте». Первые 24 страницы занимает обильно иллюстрированная азбука, остальная часть имеет два подраздела – это, во-первых, собственно «первая после азбуки книга для чтения», во-вторых – «Церковно-славянская грамота».

Первый подраздел состоит в основном из небольших познавательных текстиков о природе, о быте, об этике поведения – и призван привить детям начальное понимание того, как устроен окружающий физический и социальный мир. Здесь содержится также ряд несложных предписаний, как следует себя в этом мире вести. Какая-то часть этого материала – авторства самого Ушинского, но много в учебнике и отрывков из художественных произведений (сказки, стихи), принадлежащих либо к фольклорному наследию, либо перу известных писателей – Некрасова, Пушкина и др. (во втором случае, впрочем, Константин Дмитриевич не утруждает себя ссылками на авторов). Наряду с рассказиками о временах года, об общем устройстве жилища, о деньгах, профессиях, отношениях родства или частях человеческого тела – есть и главка «Христианские имена», где можно было бы ожидать найти толкования имен, входящих в святцы. Однако мы видим здесь лишь перечисление нескольких мужских и женских имен – очевидно, самых ходовых по мнению автора, – и две фольклорные присказки: «Федул, что губы надул? – Кафтан прожег. – Можно зашить. – Да иглы нет. – А велика дыра? – Да один ворот остался» и «Семен, скажи моей лошади «тпру!» - А сам что ж? – Губы замерзли» [Ушинский 1892: 69-70]. Далее на С. 84 мы читаем заголовок «Что мы видим в церкви?», и здесь всего шесть строчек, но уже по существу: перечисление того, что действительно можно увидеть в любом христианском храме – алтарь, крест, престол, паникадило и т.п., и несколько связанных с верой и церковью поговорок.

В начале раздела «Церковно-славянская грамота» Ушинский знакомит ребенка сперва с церковно-славянскими буквами, совпадающими или сходными с русскими, затем с буквами, непохожими на буквы светского алфавита и отсутствующими в нем. В качестве примеров использования на письме тех и других даются отдельные распространенные православные молитвы. Далее автор показывает, какие слова принято сокращать – и как сокращать – в церковных книгах. После этого приводятся знаки, применяемые в церковно-славянском исчислении. В раздел включены также, под заголовком «Чтения из славянского Евангелия», фрагменты из Библии и тексты ряда молитв как материалы для чтения, точнее, одновременно как упражнения по чтению и как средства приобщения ребенка к религиозной жизни. Для этих целей выбор автора остановился на сюжетах о Рождестве, о входе в Иерусалим, о воскресении и вознесении Господнем, о сошествии Святого Духа на апостолов. Наконец, своего рода приложением даются некоторые молитвы – вероятно, самые нужные ребенку с точки зрения автора: молитва Господу Иисусу Христу, Краткое славословие Пресвятой Троице, молитвы Пресвятой Троице, Пресвятой Богородице, Духу Святому, Ангелу Хранителю и т.п., а также более «утилитарные» молитвы – молитва за царя и отечество, молитвы перед обедом и после обеда, перед учением и после учения. Большинство этих молитв объединяет, помимо их «актуальности», еще один немаловажный, учитывая «целевую аудиторию», признак – все они короткие, а потому более доступны и для заучивания маленьким ребенком, и возможно, в какой-то мере для интуитивного проникновения в их смысл.

Второй год. Структура второй части «Родного слова» во многом повторяет структуру первой. Основной массив этого тома состоит из двух разделов – «Вокруг да около» и «Времена года», разбитых, как и в первом томе, на краткие главки, содержащие познавательную информацию, с одной стороны, и небольшие сюжеты, призванные пробудить в юном читателе те или иные эмоции, а также нравственное чувство – с другой. Третий раздел – своего рода приложение – содержит образцы простых задачек и упражнений на сравнение обыденных предметов и выявление их существенных признаков, а также церковно-славянскую азбуку в ее соотношении с азбукой русской светской. Фактически, это повтор того же материала, что был дан в первом томе, но скомпонован он несколько иначе. И здесь еще доступным языком излагается история создания церковно-славянской азбуки Кириллом и Мефодием и ее «гражданской» версии Петром Великим [Ушинский 1889: 167]. Приводя принципы и правила славянского письма, Ушинский сопровождает свое изложение примерами их применения, почти все из которых – слова из церковного лексикона: Господь, крест, Евангелие, Богородица, владыка, Троица, пророк [Ibid: 168]. Показан и церковно-славянский метод написания чисел, также во многом повторяющий материал первой книги. Объяснив ребенку, как правильно читать церковно-славянские тексты, автор предлагает сразу же испробовать этот новый навык на практике, приведя ряд текстов из Ветхого – о сотворении мира, о всемирном потопе, а также известные сюжеты, касающиеся Иосифа и его братьев – и из Нового завета: некоторые эпизоды драмы Христа (взятые из разных Евангелий), десять заповедей, Символ веры и молитва за царя и отечество.

В первых же двух разделах поначалу о Боге и божественном речь идет мало. Даже рождество упоминается в обучающих текстах лишь как праздник, повод для веселья... На странице 100 Ушинский приводит две "Подблюдные песни": первая про щуку, вторая - вместе с царем славит и Бога (в единственной - первой - строчке): "Слава Богу на небе! Слава!" [Ibid: 100-101]. Правда, обращая внимание ребенка на различия между деревней и селом, Ушинский отмечает и такую деталь: «В селе дворов больше и есть церковь; в деревне дворов меньше и церкви нет. Жители деревни ходят в церковь в ближайшее село» [Ibid: 83]. Конечно, это обыденные сведения, из области «общих знаний», но тем не менее, религиозная жизнь представляется Ушинскому неотъемлемой частью обихода, это то, о чем необходимо упомянуть. Характеризуя типичный уездный город, он отмечает: «Церквей в городе несколько, и одна называется соборною» [Ibid: 85]. Т.е. информация о религиозной стороне жизни дается ребенку по ходу дела, как бы наряду с другими важными темами и сюжетами.

Но в учебнике есть рубрика «Из детских воспоминаний». С главками, где автор сообщает читателю те или иные полезные сведения о сельском хозяйстве и других экономически важных сферах, о животном и растительном мире, нас окружающем, о значимых культурных явлениях, перемежаются коротенькие истории из его собственного раннего опыта. И почти в каждом случае эти детские воспоминания включают опыт приобщения к православию. Так, на С. 101-103 излагаются детские впечатления Ушинского о рождественских днях, о приходе священника, который кропил святой водой жилье и пел песнопения, повествующие о схождении Святого Духа. Правда, эти религиозные эпизоды сопровождаются сетованиями мальчика о скором приближении школьных занятий, рассказывает он и о своем нетерпеливом ожидании праздничных масленичных дней... С одной стороны, никакой задачи «религиозного воспитания» Ушинский мог здесь и не ставить. С другой – адресат этих текстов – дошкольник, и педагог, подстраиваясь под свойственные этому возрасту ведущие мотивы и образ мышления, все же косвенно «проводит» тему религиозной жизни, идею о Боге – как бы между прочим, наряду с суждениями о погоде, о природе, о детских забавах, и пользуясь постижимыми ребенком изобразительными средствами. Ведь апелляцию к пробуждающемуся религиозному сознанию сложно не усмотреть, например, в следующем пассаже: «Сегодня большой праздник – Сретенье Господне. Отец прочел нам из Евангелия, как Симеон Богоприимец встретил Спасителя во храме. Бабушка при этом заплакала и всех нас перецеловала. Я долго потом думал: от чего это заплакала бабушка?» [Ibid: 103] Или: «Вчера я исповедовался во второй раз в моей жизни <…> Сегодня я приобщался и целый день не бегал, а все сидел возле бабушки и читал ей Евангелие. Вечером мы ходили на Страсти. <…> Трудно было выстоять все 12 Евангелий. Но я выстоял» [Ibid: 107-108]. Про Страстную субботу: «Плащаница лежит посреди церкви: кругом горят большие свечи. Кто это положил на плащаницу душистый венок? По углам плащаницы вышиты золотом терновый венок, трость и копье. Я знаю, зачем они здесь» [Ibid: 109-110]. Рассказы-воспоминания о собственном детстве Ушинский сопровождает (впрочем, как и другие – познавательные – разделы²) вопросами, адресованными читателю и призванными, очевидно, стимулировать как работу его познавательной сферы (память, мышление), так и эмоциональной. Один из таких вопросов, следующих после коротких автобиографических рассказов автора, - «Что вы знаете о Великом посте?» (после рассказа о масленичных развлечениях, Ibid: 104). По ходу повествования приводятся народные поговорки и загадки, понять / разгадать которые возможно лишь при наличии элементарных знаний библейской истории и церковного устава. Иллюстрации, сопровождающие текст, – сцены из Священного писания, например, гравюра, изображающая поклонение пастухов [Ibid: 97] или Вознесение Господне [Ibid: 119]… Иными словами, в детских воспоминаниях, которыми делится Ушинский с читателями РС, изрядную долю составляют детские впечатления от обрядовой жизни его взрослого православного окружения и рассказы об участии в ней. При этом он призывает читателя сопоставить его личный опыт участия в богослужении, празднования христианских праздников со своим, изложенным в книге: «Как вы говели?», «Как вы провожали плащаницу?» [Ibid: 108-109]. Некоторым церковным праздникам посвящены отдельные имеющие заголовки параграфы – коротенькие, некоторые меньше, чем на полстраницы. Например, «Страстная пятница» (Ibid: 108], «Страстная суббота» (Ibid: 109], «Светлое воскресенье» [Ibid: 111], «Троицын день» [Ibid: 121] и т.п. «Покров – наш храмовый праздник. Сколько народу было в церкви, и как все веселы! В нынешнем году большой урожай» [Ibid: 154]. Параграфы о Страстной пятнице, Светлом Христовом воскресении и некоторые другие также содержат автобиографические сведения.

О Боге и воле Божьей напоминает Ушинский детям и в тех фрагментах книги, что посвящены хозяйству и иным светским вопросам. Так, параграф, озаглавленный «Засуха», содержит следующий пассаж: «С грустью смотрит земледелец на свое поле и думает: ‘Господи! Я все сделал, что было в моей власти: глубоко вспахал я ниву, прилежно взборонил ее частою бороною, засеял полными семенами – теперь да будет Твоя святая воля!’» [Ibid: 137-138]. Ребенок должен понимать, что благополучный исход любого дела обусловлен в равной мере и собственными усилиями человека, и Божьим промыслом.

В Родном слове гораздо меньше бросается в глаза та риторика, которой изобилует Детский мир – преподнесение природы как предназначенной служить Венцу творения – человеку – и его интересам. Маленький читатель призывается лишь к тому, чтобы радоваться и удивляться многообразию животного и растительного мира, любоваться им. Конечно, описан и крестьянский труд, в частности, сбор и обработка зерна, но без идеи господства человека над всей остальной природой.

Таким образом, мы видим, что, с одной стороны, в РС почти нет специфических, четко выделенных разделов, посвященных собственно религии, но с другой стороны, Ушинский, очевидно, стремится показать: православная вера – неотъемлемая и важная сторона жизни русского человека, и эту идею ребенок должен постигать уже с самых малых лет. Примечательно то, что не делается никаких попыток показать место православия во всем многообразии религиозных культов, хотя бы только христианских, не говоря уже об иных конфессиях, широко распространенных не только на Земном шаре, но и на родине Ушинского и его юных читателей. Системного представления о православии, о христианстве, о религии вообще ему в РС не дается. Конечно, причиной этому служит в первую очередь возраст читателей – возраст, в котором ведущим является наглядно-образный тип мышления. Просвещать такого читателя нужно в первую очередь с помощью того, что близко его опыту, того, что у него есть возможность пережить, пронаблюдать, «пощупать».

Посмотрим, отличается ли подход Ушинского к религиозному «ликбезу» в другом его пособии – Детском мире, предназначенном для детей уже школьного возраста, лет 10-12, у которых гораздо лучше сформировано абстрактное и понятийное мышление. Подзаголовок ДМ в первом издании [1861] – «Книга для классного чтения, приспособленная к постепенным умственным упражнениям и наглядному знакомству с предметами природы». В предисловии Константин Дмитриевич обстоятельно излагает собственную позицию, которой обусловлено содержательное наполнение составленных им учебника и хрестоматии: будучи абсолютно понятными ребенку, такого рода пособия должны не только формировать технический навык чтения и запоминания прочитанного, но и расширять кругозор ребенка, а также по возможности привносить что-то в задачи нравственного воспитания. Более того, он подчеркивает вредность того, что называет «умственной гимнастикой» без постижения того или иного реального содержания [Ушинский 1861: V]. Обосновывая же выбор непосредственного содержания ДМ и прилагаемой к нему хрестоматии, Ушинский последовательно перечисляет те темы, которые, по его мнению, не должны входить в такого рода пособия – факты из мировой истории, заметки путешественников, эпизоды из детской жизни, умилительные, с точки зрения Ушинского, только для взрослого, те или иные аспекты общественных отношений – ибо у ребенка либо не хватает предварительных знаний для их постижения, либо они будут скучны ему на данном этапе его психического развития, а Ушинский избрал принцип подачи материала, согласно которому полезность предлагаемой информации должна сочетаться с ее увлекательностью и наглядностью (ребенок должен в первую очередь созерцать, а уж затем обдумывать) [Ibid]. Наиболее подходящей для реализации подобной установки тематикой ему видится «естественная история» – явления и объекты окружающей природы, включая человека. На них и фокусируется автор, уделяя также некоторое внимание культурным / социальным явлениям и процессам – устройство города, производственные технологии и т.п. Таким образом, религии как самостоятельной сфере жизни, отдельному социальному институту ни одной главы или параграфа не отведено. Но это не значит, что в книге отсутствуют какие-либо упоминания о Боге и о вере. Напротив, апеллирует к Господу и Его воле автор довольно часто, так же как и использует религиозную тематику в обучающих примерах. В начале первого раздела ДМ Ушинский облек изложение в форму рассказа о впечатлениях двух мальчиков, впервые оказавшихся в стенах школы. И вот, один из первых уроков, на котором они оказались, – Закон Божий. «На следующий урок в класс пришел священник. Он рассказал детям, как Бог наказал людей за грехи потопом, как из всех людей избежал погибели один благочестивый Ной с своим семейством, как долго плавал ковчег по водам и как потом остановился он на горе Арарате. Ваня и Коля слушали внимательно, и хотя были в первый раз в классе, но могли бы повторить все, что рассказывал священник» [Ibid: 7]. Обратим внимание: первым библейским эпизодом из приводимых в ДМ избран тот, что содержит идею наказания, воздаяния за грехи (и весьма «педагогично», что юные герои этот урок с легкостью усвоили, чего с очевидностью автор желает и читателям³). А вот небольшой, но примечательный своей риторикой пассаж из второго раздела, о строении человеческого тела - в параграфе, посвященном строению глаза: «Так премудро устроил Господь орган зрения. Но мы знаем теперь только внешнее устройство глаза: внутреннее же его устройство так сложно и так мудро, что должно много учиться, чтобы понять его. Смотря на глаз, люди не даром удивляются премудрости Божьей; но не должно также никогда забывать, что Тот, Кто дал зрение человеку, оставаясь для нас невидимым, без сомнения Сам видит все: видит не только то, что мы делаем, но даже и то, что мы думаем» [Ibid: 50]. Всевышний тебя не только любит и защищает – Он тебя контролирует, внушает ребенку автор… И заключает фрагмент о зрении следующее высказывание: «Один всевидящий Бог мог создать зрение» [Ibid: 51].

В первом разделе много и совсем коротких упоминаний Бога и Иисуса Христа. Поясняя, чем различаются «полные» и «неполные» ответы на вопрос, Ушинский в качестве образца приводит такую фразу: «Господа называют Создателем, потому что Он создал мир» [Ibid: 6]. Описывая благополучный зимний ужин в кругу семьи: «Но каково бедному старику, нищему? Несмотря на стужу, должен он таскаться под окнами, и ради Христа выпрашивать себе куска хлеба» [Ibid: 10, курсив Ушинского]. Рассказывая о приметах весны, автор упоминает цветение вербы: «На вербе появляются пушистые цветы или барашки. Вы, вероятно, заметили их на вербовых ветках в Вербное Воскресенье? (Когда бывает Вербное Воскресенье?⁴))» [Ibid: 12]. А объясняя, насколько губительным может быть дождь с градом для сельского хозяйства: «Крестьяне усердно молят Бога, чтоб града не было» [Ibid: 15]. Перечисляя причины, отчего весел крестьянин невзирая на свой столь тяжелый труд: «…он знает, что летняя работа кормит его целый год и что надо пользоваться ведром, когда Бог дает его, а не то можно остаться без хлеба» [Ibid.: 18, курсив Ушинского]. Про крестьянина, засыпающего после дневных трудов: «Да и умирать ему не трудно. Обработанная им нива и еще не засеянное им поле остаются его детям, которых он вспоил, вскормил, приучил к труду и вместо себя поставил работниками перед Богом и людьми» [Ibid.]. Описывая небольшой уездный городок: «Позолоченные кресты церквей весело играли на солнышке» [Ibid.: 31]. Крестьянка в деревне, которую посетили с отцом юные герои, рассказывает о трагической гибели своего внука, упавшего с лошади: «Видно уж так Богу угодно – Его святая воля» [Ibid.: 35]. Эта же крестьянка удивляет детей отсутствием в деревне много из того, что привычно для жителей большого города, и в том числе - храма: «…у нас и церкви-то нету близко – за шесть верст к обедне ходим. Мы, касатик, коли «Верую», да «Богородицу», да «Отче наш» знаем, так слава-те, Христос; с нас и будет!» [Ibid.: 36]. О пастбищных лугах, устами ямщика: «Где Бог дал, там он и есть; а где сена много, там и лошадка, и коровка, и овечка сыты» [Ibid.: 38]. Вот и все упоминания Бога и вопросов веры в первом разделе, не считая тех оборотов, где это хотя бы отчасти является фигурами речи («слава Богу» и т.п.). Вкрапления высказываний о Создателе как бы подспудно служат постоянным, но ненавязчивым, без акцентирования, внушением ребенку о том, что следует всегда и везде помнить о Его незримом присутствии и о Его роли в том, что происходит с нами, с обществом, с природой.

Второй раздел ДМ называется «О человеке» и начинается с описания пяти органов чувств. Здесь с самого начала отчетливо сформулирована идея благодарности Богу за то, что Он даровал человеку эти органы и возможности контакта с миром, ими обеспеченные: «Мы не могли бы ничего узнать о предметах, нас окружающих, если бы Творец не одарил нас способностями видеть, слышать, осязать, обонять и вкушать» [Ibid.: 41]. Проводя классификацию предметов на естественные и искусственные, первые Ушинский характеризует как созданные Богом (а вторые – как созданные человеком) [Ibid.: 42-43]. Человек способен сотворить нечто новое из уже имеющихся природных объектов, тогда как последние сотворены Господом «из ничего»: «Один только Бог сотворил все из ничего. Он создал солнце, луну, звезды, землю, воду, воздух, камни, соли <…>; Он создал первые растения <…>; Он создал первых животных <…>; Он создал и первых людей, от которых произошли все люди» [Ibid.: 43]. И далее: «Человек также есть естественный предмет. Но так как Бог одарил его разумом и свободною волею, то он из разных естественных предметов может делать множество искусственных» [Ibid.]. По той же логике сопоставляются орудия труда и органы человеческого тела [Ibid.: 43-44]. Иными словами, Ушинский как бы ставит знак равенства между «природным / естественным» и «созданным Богом». Это, с одной стороны, неудивительно для господствовавшего в России XIX века христианского мировоззрения. Но с другой – не любой, кто занят задачей естественно-научного просвещения детей, стал бы непременно вводить как объяснительный принцип идею тварности мира. Донести до ребенка его основные законы возможно и без обращения к этому вопросу. Поэтому очевидна установка К.Д. Ушинского на религиозное, а не только на светское воспитание.

Описывая строение человеческого тела, Ушинский восхищается совершенством руки, снова напоминая, Кем она так искусно задумана: «Сильная, гибкая, красивая рука есть прекрасный дар Божий человеку, и стыдно ему, если он употребляет этот дар не для того, чтобы делать что-нибудь хорошее, или по лености вовсе его не употребляет <…> Может ли Создатель быть доволен, если мы ленимся, сидим сложа руки или употребляем их для каких-нибудь шалостей и дурных дел?» [Ibid.: 46-47]. О воле Создателя напоминается также (и неоднократно) при описании человеческого мозга, надежно скрытого по воле Божественного разума под прочными костями черепа. Поэтично сказано про глаза – важнейшие из органов восприятия: «Глаза наши – это два светлые окна, через которые душа наша смотрит на мир Божий» [Ibid.: 48]. Как и в случае с мозгом, Ушинский обращает внимание, что в силу важности глаза этот орган надежно защищен в соответствии с замыслом Господа: «…Творец защитил глаза множеством различных средств. Если в темноте мы набредем на дверь, то удар придется по носу, по брови, по скуле, но не по глазу; потому что глаз помещен в углублении между этими не столь чувствительными и нежными частями лица» [Ibid.: 49]. «Но всех этих средств для защиты и сохранения глаза было еще мало: премудрый Творец позаботился еще и о том, чтобы глаз, для которого так нужна чистота, можно было обмывать» (понятно, что имеется в виду слезоотделение – Ibid.: 50]. Наконец, «один всевидящий Бог мог создать зрение» [Ibid.: 51]. Похожими комментариями снабжены и описания слуха, однако в параграфе о носе и обонянии мы никаких ссылок на Божественный промысел не находим (слишком «животное» это чувство? Однако так ли это, если вспомнить, например, что запах, в отличие от ощущений других модальностей, всегда эмоционально окрашен и что эмоциональное восприятие запахов в высшей степени культурно обусловлено?). А вот в рассказе про ротовой аппарат – находим: «Несмотря на такое премудрое устройство горла и рта, несмотря на прекрасный орган голоса, человек все же не заговорил бы, если б в нем не было мыслящего духа» [Ibid.: 55]. А дух определяется в другом месте учебника как невидимое существо, живущее в теле человека, которому принадлежат такие способности как разум, совесть, воля, чувство красоты, вера в Бога, любовь к Нему и надежда на Него [Ibid.: 73]. В рассуждениях о крови и строении скелета божественная нотка, однако, стихает…

В целом, в анатомическом разделе учебника явно прочитывается и идея благодарности Творцу за все те телесные способности, которыми Он нас наградил. «Пользуясь способностями всех органов нашего тела, мы должны с благодарностью и любовью вспоминать Того, Кто дал нам такой прекрасный и мудрый организм, посредством которого мы питаемся, слышим, видим, осязаем, чувствуем вкус и запах предметов…» [Ibid.: 64]. Заканчивается раздел о строении человеческого тела с некоторым даже пафосом: «…взгляните на слепца, потерявшего зрение, и подумайте, скольких наслаждений лишился он! Подумайте об этом хорошенько, и тогда вы от души скажете в молитве вашей Господу Богу: ‘Благодарю Тебя, Создатель мой, что Ты сотворил меня так премудро и с такою щедростью одарил мое тело драгоценными способностями’» [Ibid.]. Все замечательные способности человека трактуются Ушинским как дар свыше. Например, разум. «И надобно сказать правду, что человек умел воспользоваться этим даром Божьим и сделался властелином земли и царем всех животных, из которых многие гораздо сильнее его» [Ibid.: 75]. Помимо разума, перечисляются и такие дары как совесть, воля, чувство красоты и понятие о божественном.

Параграф о сравнении растительных и животных форм жизни каких бы то ни было ссылок на божественное лишен. Параграф о способностях души – психических функциях – также, что более удивительно. Впрочем, Первопричина этого рода явлений уже раскрывалась Ушинским в параграфе об органах чувств. Но есть в учебнике и параграф, посвященный сравнению человека и животного. И здесь ключевым отличием первого от второго выступает именно способность «верить в Бога, любить Его, молиться Ему и исполнять Его волю» [Ibid.: 73]. «Человек, забывающий Бога, как бы он умен ни был, похож на животное более, чем дикарь, не умеющий сделать для себя одежды и выстроить хижины, но призывающий имя невидимого Создателя мира» [Ibid.]. Верить в Бога и внимать Его голосу надо, это единственно правильная позиция – вот что должен усвоить юный читатель. Параграф об отличиях человека от животного заканчивается небольшой проповедью, где говорится о любви Господа к людям: «Но что же мы должны чувствовать, когда узнаем, что сотворивший нас Бог сходил к нам на землю, учил нас, как мы должны жить, и на кресте претерпел за нас мучительные страдания? Как же нам всею силою духа нашего не любить Того, Кто так беспредельно нас любит и так щедро осыпал нас, осыпает и теперь своими бесчисленными благодеяниями?» [Ibid.: 75-76].

Сотворению человека посвящен целый отдельный параграф, где кратко излагается библейская версия этого процесса.

В разделе «О животных» в основном Ушинский обходится без упоминаний о Том, Кто их создавал, за исключением начала первого параграфа, где речь идет о лошади («Взглянув на лошадь, можно убедиться, что она создана Творцом для службы человеку и в упряжи, и под верхом: круглая широкая спина ее так и просится под седло» - Ibid.: 78, курсив мой – Ю.А.), и окончания последнего, посвященного инфузории: «Если подумать, что в таком крошечном животном, которое мы едва видим в микроскоп <…>, есть отдельные, и притом не простые, а сложные органы, есть чувство и даже некоторого рода соображение, то удивление овладевает умом нашим, - удивление и благоговение к Создателю, Который творит одинаково свободно и в безграничных пространствах, наполненных громадными мирами, между которыми Земля, где мы живем, далеко не самый большой, и в крошечной инфузории, которую, увеличив в 20 тысяч раз, мы едва видим» [Ibid.: 150]. Таким образом, упоминанием о Создателе раздел начинается и им же и заканчивается, а само описание тварного мира ведется без ссылок на Силу, его сотворившую.

Почти не идет речи об этой Силе и в разделе о многообразии растительного царства. Исключение – параграф про рожь – жизненно важный для человека злак. Здесь Ушинский говорит о ржи как о Божьем даре и проводит следующее сравнение. Как для растущего младенца Господь приготовил в груди матери молоко, так и для «хлебного зародыша» приготовил «в недрах родного хлебного зернышка питательную, легко добываемую пищу» [Ibid.: 183]. И рассказывая, как прорастает зерно: «видно частичка Божией премудрости досталась и на долю крошечного зародыша» [Ibid.].

Переходя же к строению растений, Ушинский отмечает, что «растительная клеточка – удивительное создание Божие, и человек не только не может сделать одной клеточки, но даже не может вполне понять, как она работает» [Ibid.: 193]. О росте и размножении растений: «Величайшая мудрость Создателя проявляется в самых простых и естественных явлениях, которых не замечают именно потому, что они так просты и естественны» [Ibid.: 205]. На с. 209 автор в очередной раз призывает детей проникнуться благодарностью к Богу – на этот раз за то, что Он создал столь прекрасный и радующий глаз растительный мир. Раздел про неорганические тела также в основном написан в естественно-научном ключе. Но и здесь автор не забыл отдать должное Тому, Кто их создал: задолго до появления человека Господь позаботился о том, чтобы приготовить материалы для строительства шоссейных и железных дорог и ждал, когда человек, которого Он наделил разумом, воспользуется этими дарами. «Если бы люди забыли Бога, то самые камни могли бы поведать им Его славу и Его любовь к человеку», подытоживает Ушинский [Ibid.: 229].

По-новому затрагивается тема религии в одном из последних разделов, озаглавленном «Взгляды за пределы детского мира». Смысл такого названия автору настоящей статьи видится двояким. С одной стороны, в этом разделе, написанном гораздо более поэтичным языком, в жанре художественных эссе, приводятся жизнеописания великих путешественников и ученых, повествуется о необъятности Земного шара и безграничных просторах Вселенной, о народах, обитающих за сотни и тысячи километров от Москвы и Санкт-Петербурга – т.е. это буквально «выход за пределы» того, что ребенок видит вокруг себя каждый день – дом, школа, близлежащие города и села, леса и поля… С другой стороны, и разговор уже ведется с ребенком больше как со взрослым, как с равным в понимании жизни собеседником. Например, рассказывая читателю о Галилео Галилее, Ушинский показывает, в какое противоречие может вступать деятельность религиозных институтов, управляемых людьми – такими же смертными и грешными, как и все другие люди, – с подлинными положениями христианской доктрины. «Завистники, а за ними и невежды, оклеветали Галилея, доказывая, что его открытия противоречат будто бы словам Священного Писания; тогда как, напротив, открытия Галилея показывали только безграничную премудрость Создателя и объясняли слова Иисуса Христа, Который говорил ученикам, что в доме Его Отца много есть жилищ. Однако же инквизиция (такое дурное и злое судилище, которое воображало, что ложь и насилие могут быть приятны Господу Богу, и забывало, что Бог дал человеку разум и свободную волю не для того, чтобы он ничего не делал с этими великими дарами) приговорила Галилея к тюремному заключению» [Ibid.: 299]. Такие простые и правильные слова нашел Ушинский, в то время как наши современники сплошь и рядом оказываются в лексическом тупике, то и дело превращая критику фарисейства в критику веры и религии как таковых… После Галилея автор рассказывает о жизни и творчестве Исаака Ньютона и не опускает при этом тот факт, что Ньютон был глубоко религиозным человеком и скончался, «занимаясь изучением Слова Божия» [Ibid.: 301]. Читателю представляется очередное свидетельство того, что наука и религия никоим образом друг другу не противоречат.

В число отдаленных городов и стран, о которых Ушинский счел нужным поведать детям, конечно же, входит и Иерусалим. Здесь он делится собственным опытом посещения святого города. Эмоционально и очень «личностно» пишет он о нетерпении и благоговейном волнении, охвативших его при приближении к Иерусалиму, об острых переживаниях во время посещения гроба Господня [Ibid.: 342-344].

Итак, легко заметить, что в одних разделах учебников Ушинского упоминаний о Боге, обращений к Нему практически не содержится, а в других их весьма немало. Осознанно это сделано Ушинским или нет – трудно сказать наверняка, но в любом случае такая неравномерность представленности религиозного контекста логична: Бог задумал и создал этот мир, Он создал законы, этим миром управляющие. Часть вселенских законов, а именно законы природы, подвластны человеческому постижению, и когда Ушинский объясняет их, то в основном воздерживается от отсылок к высшей силе, понимая Бога лишь как первопричину или первопринцип. Например, описывая времена года: «…всех этих великих последствий, всего этого разнообразия явлений, всей этой дивной ежегодной жизни природы достиг Творец только тем, что повелел земной оси наклониться к Солнцу» [Ibid.: 314]. Когда же речь заходит о человеке и его душевных переживаниях, об обществе, о нравственности, об эстетике – о феноменах гораздо более сложных и тонких, не до конца доступных научному пониманию, - здесь он активно выводит на сцену фигуру Создателя.

Примечания

 

¹ Оба пособия многократно переиздавались Ушинским, но изменения касались главным образом порядка размещения тематических разделов, а не содержания. Различается также набор иллюстраций, однако их стилистика в разных редакциях в целом одинакова. В настоящей статье цитирование осуществляется по изданию Детского мира 1861 года, изданию первой части Родного слова 1892 года и изданию второй части Родного слова 1889 года.

² «Сравни дятла и кукушку», «Сравни лису с зайцем», «Сравни зайца с кошкой» - то и дело призывает маленького читателя Ушинский, стимулируя работу его аналитического мышления.

³ Дидактичность педагогической стратегии Ушинского подробно обсуждалась в одной из предыдущих публикаций автора [см.: Артемова 2018].

⁴ Такого рода вопросов, стимулирующих память и аналитические способности ребенка, как мы помним, много содержится в Родном слове. В Детском мире они тоже присутствуют, хотя и в меньшем количестве.

Литература

Артемова 2018 - Артемова Ю.А. Эдвард Хьюс и К.Д. Ушинский: два подхода к созданию детских учебных пособий в 1840е – 1860е годы // Вестник ПСТГУ. Педагогика. Психология. 2018, Вып. 48, С. 49-78.

Ушинский 1861 - Ушинский К.Д. Детский мир и хрестоматия. СПб.: Типография товарищества Общественная польза, 1861

Ушинский 1892 - Ушинский К.Д. Родное слово. Год первый. Азбука и первая после азбуки книга для чтения, с прописями, образцами для первоначальной рисовки и картинками в тексте. СПб., 1892

Ушинский 1889 - Ушинский К.Д. Родное слово. Год второй. Вторая после азбуки книга для чтения. СПб., 1889 

Сведения об авторе: Артемова Юлия Александровна, к.и.н., доцент Учебно-научного центра социальной антропологии РГГУ, redfox712002@yandex.ru