29-03-2024
[ архив новостей ]

Неопознанная автоэпиграмма В. Маяковского в записной книжке №41

  • Автор : В.Н. Терехина
  • Количество просмотров : 446

В.Н. Терехина


Неопознанная автоэпиграмма В. Маяковского

в записной книжке №41*


*Исследование выполнено в Институте мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) №20-012-00477 «Поэтика и текстология записных книжек В.В. Маяковского (1917–1930)».

 

Записные книжки Маяковского, как мы не раз убеждались в ходе работы по их расшифровке и воспроизведению, остаются ценнейшим источником для анализа творческого процесса, исследования истории произведений, расширения и уточнения биографических сведений. 

На первом этапе главное внимание уделялось поэтическим текстам, которые представлены в записных книжках чрезвычайно разнообразно: завершенные произведения (беловые рукописи, фрагменты с незначительной правкой, например, поэмы «В.И. Ленин», «Во весь голос»); произведения, находящиеся в процессе создания (черновые рукописи с вариантами строк, наброски рифм) – практически все они учтены в Полном собрании сочинений в 13 т. (ИМЛИ, 1955-1961). При этом некоторые тексты в записных книжках не были опознаны как творческие заготовки к известным произведениям, и в то же время, они не являлись самостоятельными стихотворениями. Составители ПСС в 13 т. отнесли ряд таких текстов в дополнительный раздел «экспромтов» (ПСС, т.13).  

По определению словаря, «Стихотворный экспромт – короткое стихотворение, сочиненное быстро, без предварительного обдумывания, часто устно. Очень часто создаются как стихи на случай (стихотворение на случай).

По жанру стихотворные экспромты обычно являются мадригаламиэпиграммами,шуточными стихотворениями (соответственно, шутливыми или комплиментарными по теме). Пример: «Саранча летела…» А. С. Пушкина. Часто экспромтом пишутся буриме.

Реже встречаются стихотворные экспромты серьёзного лирического содержания, в частности, короткие образцы философской лирики. Пример: «Слёзы людские, о слёзы людские…» Ф. Тютчева»[1].

По существу, значительную часть поэтических текстов в записных книжках Маяковского можно квалифицировать как экспромты. Поэт записывал то, что складывалось  спонтанно, часто в виде строф или отдельных строк, не связанных единым замыслом. Сложилась традиция, по которой «экспромты серьёзного лирического содержания» («Уже второй, должно быть, ты легла...», «Пускай седины обнаруживает стрижка и бритье…», «Море уходит вспять…» и др.), расположенные в разных записных книжках, рассматриваются как фрагменты «второго, лирического вступления в поэму о пятилетке» и публикуются в виде своеобразного коллажа. Текстологическая аргументация такого решения нуждается, по нашему мнению, в дополнительном обсуждении.

Однако существуют явления обратного свойства, когда экспромт встраивается в структуру стихотворения и теряет свою самостоятельность. Он может быть опознан в качестве экспромта лишь при внимательном анализе истории создания стихотворения и сопутствующих обстоятельств.  

Наше внимание привлек текст в записной книжке № 41 (л. 11 об.) Это законченная строфа, которую Маяковский записал набело аккуратным почерком с соблюдением лесенки,  в результате чего получилось 11 строк:

Сегодня я

               поэт

                  боец за будущее

оделся как дурак

              в одной руке 

венок огромный

               из огромных 

                        незабудищей

в другой 

         из чайных

                     розовый букет.

Несомненно, это автопортрет, исполненный характерной для поэта самоиронии, и в то же время, это его самопрезентация, взгляд как бы со стороны, не чуждый восхищения и преувеличения. Подобный фрагмент потенциально мог быть эпиграммой поэта на себя самого в состоянии влюбленности. Вспомним, как в 1914 году в стихотворении «Кофта фата» поэт метафорически создает романтический автопортрет: «Я сошью себе черные штаны / из бархата голоса моего. / Желтую кофту из трех аршин заката. / По Невскому мира, по лощеным полосам его, / профланирую шагом Дон-Жуана и фата».

Существует немало других стихотворных портретов, где самолюбование автора смешано с долей иронии. Например, стихотворение «Красавицы» открывается великолепным автопортретом:

В смокинг вштопорен,

побрит что надо.

По гранд 

по опере

гуляю грандом.

Мне представляется, что часть автопортретных зарисовок Маяковского имеет характер эпиграмм, высмеивающих влюбленного поэта. Стилистически близок к рассматриваемому тексту отрывок из поэмы «Про это» (1923, главка «Что может сделаться с человеком!»):

Красивый вид.

Товарищи!

Взвесьте!

В Париж гастролировать едущий летом,

поэт,

почтенный сотрудник «Известий»,

царапает стул когтём из штиблета.

Здесь та же апелляция к своему официальному статусу: «Сегодня я / поэт / боец за будущее…» Отступление от установленной нормы поведения, публичное проявление чувств становится поводом для критического высказывания в свой адрес, которое мы условно назвали автоэпиграммой. Так поэт подобно герою Пушкина готов «возбуждать улыбки дам огнем нежданных эпиграмм». В поэме «Про это» адресат ревнивого чувства нам известен – это Л.Ю. Брик. Но вопрос о том, кто вызвал восторженные строки о «венке из незабудищей», кому предназначался букет из чайных роз, вообще не ставился. 

Дело в том, что строфа из записной книжки № 41 вошла в стихотворение «Венера Милосская и Вячеслав Полонский», черновой автограф которого (всего нескольких строк) сохранился на листе 4 в записной книжке № 42.

Текст был написан по возвращении из заграницы в конце мая-начале июня для пятого номера журнала «Новый Леф» (вышел в июле 1927 г.). В нем продолжалась полемика по поводу статей Полонского «Заметки журналиста. Леф или блеф» (февраль) и «Критические заметки. Блеф продолжается» (май 1927). Полонский критиковал публикацию «Родченко в Париже», иронизируя: «…против того “Лувра“, где наш леф <А. Родченко> покупал воротнички и манжеты, есть другой “Лувр”, которого он не заметил, – там собраны изумительные произведения мирового искусства».[2]

В афише стихотворение прямо называлось «Визит в Лувр» и могло начинаться со второй строфы:

Иду

    сквозь моторно-бензинную мглу

в Лувр.

Складку

      на брюке

            выправил нервно;

не помню,

           платил ли я за билет;

и вот

      зала,

          и в ней

                Венерино

дезабилье.

<…>

У нас

          в республике

                       не меркнет ваша слава.

Эстеты

         мрут от мраморного лоска.

Короче:

           я —

                  от Вячеслава

Полонского[3].

         Всё стихотворение не связано с первой строфой ни фельетонной темой, ни сатирическим настроем, она выглядит комично, чужеродно и ее оправдание кажется нелепым:

Велено

         у ваших ног

положить

        букеты и венок.

Между тем, возможна вполне обоснованная мотивация появления у ног Венеры «венка из незабудищей» и восторга поэта от собственного преображения:

Сегодня я,

               поэт,

                  боец за будущее,

оделся как дурак.

              В одной руке - 

венок

       огромный

               из огромных  незабудищей,

в другой -

         из чайных -

                     розовый букет.

Вдохновительницей этой автоэпиграммы стала, по нашему предположению, Наталья Александровна Брюханенко, – до сих пор остающаяся в тени любовь поэта. Она познакомилась с Владимиром Маяковским в 1926 году, когда ей было 20 лет, а ему – 33. После первого свидания они не виделись год, и только в начале июня 1927 года, после возвращения Маяковского из поездки в Европу, они встретились в библиотеке Госиздата. С тех пор стали практически неразлучны. Косвенным свидетельством связи строк из записной книжки №41 с Натальей Брюханенко и встречами в Госиздате может служить одна общая словоформа со стихотворением «Шутка, похожая на правду» (1928). Маяковский, говоря о Госиздате, использовал редкий суффикс -ищ: незабудищей / резервуарища.

Любых

         сотрудников

                        бери из Гиза,

из этого

          писательского

                     резервуарища[4].

Встреча с Натальей Брюханенко в начале июня не только подтверждает время и место написания стихотворения – Москва, начало июня, – но и объясняет появление удивительного неологизма – «незабудищи». В это время Маяковский жил на даче в «почти классическом Пушкино», где цвели его любимые незабудки.

Друзьям Маяковский представлял ее: «Мой товарищ-девушка». Поэт был галантен и внимателен, обращался к своей «Наталочке» на «Вы». 

В августе 1927 года они отдыхали в Ялте. Каждое утро Маяковский выходил плавать, потом работал над поэмой «Хорошо!». После обеда он готовился к ежедневным поэтическим выступлениям. Брюханенко была свидетельницей работы Маяковского над поэмой «Хорошо!» в Москве. Ею приводится важный факт – название поэмы появилось в Ялте 26 августа 1927 г., в день ее именин, шумно отмеченных Маяковским: «Октябрьскую поэму Маяковский закончил в Ялте до моего приезда, и рукопись была уже отправлена в Москву. Но именно 26 августа он дал телеграмму Лиле Юрьевне о том, что название этой поэмы будет – "ХОРОШО!"»[5].

В тот день Маяковский подарил Наталье Брюханенко огромный букет роз, а потом начал покупать подарки и цветы во всех магазинчиках по дороге: «Один букет — это мелочь. Мне хочется, чтоб вы вспоминали, как вам подарили не один букет, а один киоск роз и весь одеколон города Ялты!»

Почему же экспромт-эпиграмма Маяковского не упоминается в воспоминаниях Н. Брюханенко? Знал ли кто-то из ближнего круга об этом шуточном, но глубоко лирическом признании поэта? По-видимому, сложные обстоятельства его жизни не позволяли предавать огласке вспыхнувшие чувства. Н. Брюханенко вспоминала, как был разрушен этот роман: «Лиля Брик писала в 27 году в Ялту Маяковскому, что “я слыхала, ты собираешься жениться, так помни, что мы все трое уже женаты”».[6]

Н. Брюханенко считала, что кроме шутливых надписей на книгах, их отношения не вдохновили Маяковского на стихи, но высказанные здесь предположения позволяют увидеть, что поэт нашел возможность сохранить лирические строки и образ юной женщины, которой он дарил «венок из незабудищей».

Таким образом, работа с полным текстом записных книжек, их включение в академическое Полное собрание произведений В.В. Маяковского наряду с экспромтами расширяет наше представление о его произведениях, биографии, внутренних процессах, переживаемых им как творческой личностью.

 

Вера Николаевна Терехина, д.ф.н., г.н.с. Отдела новейшей русской литературы и литературы русского зарубежья ИМЛИ РАН, руководитель Группы подготовки Полного собрания произведений В.В. Маяковского в 20 т.

E-mail: veter_47@mail.ru



[1] Экспромт // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А. Н. Николюкина. — Институт научной информации по общественным наукам РАН: Интелвак, 2001.  1596 с. 


[2] Маяковский В.В. Полное собрание произведений: В 20 т. Т.3/сост., подг. текста, коммент. В.Н. Дядичева. Отв.ред. В.Н. Терехина. М.:Наука, 2014. С.450.


[3] С.101-102.


[4] Маяковский В.В. Полное собрание произведений: В 20. Т.4 /сост., подг. текста, коммент. В.Н. Дядичев, А.П. Зименков, С.. Коваленко, Т.А. Купченко, Н.В. Михаленко, В.Н. Терехина. Отв.ред. В.Н.Дядичев, А.М. Ушаков. М.:Наука, 2016. С.97.


[5] Владимир Маяковский глазами современниц /Сост. В.Н. Терехина. СПб.:Росток. 2014. С.409.                                               


[6] Там же, с.420.



(Голосов: 6, Рейтинг: 3.83)
Версия для печати

Возврат к списку