(Москва)

 

Присоединение Кавказа к России имеет длительную историю. Как известно, Кавказ, Абхазия издревле привлекали, и по сей день привлекают, к себе неослабное внимание. Свои планы на этот регион имели в различные эпохи эллины, римляне, византийцы, иранцы, арабы, турки, англичане, французы, немцы, поляки, русские. Писатели, художники, ученые, военные агенты, путешественники и исследователи практически со всех концов мира с риском для жизни отправлялись в дальние путешествия ради одной цели — раскрыть для себя неведомую страну, добыть достоверные сведения о ней, ближе узнать непокоренный и неизвестный народ.

В ряду таких приезжавших на Кавказ иностранцев особое место принадлежит русскому офицеру, барону Федору (Теодор) Федоровичу Торнау, обладавшему выдающимися профессиональными способностями и талантом. Его влекла не романтика приключений и странствий. Главной задачей барона Торнау была разведка возможностей последующих военных действий русской армии.

Ф.Ф. Торнау собрал и опубликовал, а частью оставил в рукописном виде многочисленные материалы по истории, этнографии, исторической географии Западного Кавказа. «Воспоминания кавказского офицера», «Взгляд на настоящее положение Абхазии и русских войск, ее занимающих», «Воспоминания о Кавказе и Грузии» и др. служат прекрасным материалом для изучения различных аспектов истории и культуры абхазо-адыгских народов и их соседей, глубокого и всестороннего исследования исторических событий, живым свидетелем и трезвым аналитиком которых он являлся. Произведения Ф.Ф. Торнау внесли свой несомненный вклад в кавказоведение и стали настольной книгой как для профессиональных исследователей, так и для широкого круга читателей, интересующихся историей и этнографией кавказских народов первой трети XIX в.

 

(Москва)

 

 

В докладе рассматривается влияние восточной литературы на творчество тюркских поэтов Урало-Поволжья XIX века, в частности, Хибатуллы Салихова. Поэтические произведения Салихова изобилуют назидательными рассказами, сюжет, героев, мотивы  которых он заимствует у таких крупных арабо-персидских  суфийских  поэтов, как Дж. Руми, С. Аллахияр, Имам Газали и т.д. Использование известных сюжетов с переложением на местный, национальный лад – это  одно из направлений влияния восточной литературы. Доклад предлагает анализ  различий и сходств между ними. Другой, не менее важной формой влияния является стихосложение. В докладе предусмотрено краткое знакомство с теорией восточного стихосложения и его видоизменениями в тюркском языке. Большое внимание будет уделено суфийским мотивам и их трансформации в творчестве Салихова.

 

 

(Москва)

Границы языка в прозе Пауля Шеербарта 

 

Ситуации разглядывания картины, любования пейзажем как живописным полотном в раме, сравнения литературного произведения с живописным, соседства изображения с текстом, взаимопревращения образов визуального в образы лингвистического — вот круг тем и мотивов, который окажется в центре внимания. Отдельный акцент будет сделан на тех пограничных ситуациях, где текст и мир, произведение и Творение примыкают друг к другу наиболее плотно. К таким зонам можно отнести начало и финал произведения, места вклинивания вставных новелл. Подобные ситуации пограничного опыта могут моделироваться и в самих литературных текстах: сон, видение, визионерское путешествие. В некоторых случаях в этой пограничной области, в местах состыковки, схождения, объекты и языки начинают обмениваться свойствами, качествами или зеркально отражать друг друга.

 

(Москва)

 

В докладе рассматривается эволюционное развитие и трансформация художественных элементов так называемой «трагедии мести» («The revenge tragedy»), или «кровавой трагедии» («The tragedy of blood») в «Гамлете» Шекспира. Показано двоякое отношение елизаветинского общества второй половины XVI века к проблеме отмщения. Выявляются ключевые для жанра «трагедии мести» сюжетно-композиционные условности, которые впоследствии найдут свое отражение в трагедии Шекспира «Гамлет», однако будут философски им переосмыслены как средства для понимания гораздо более существенных вопросов человеческой природы.

(Мичуринск)

 

Одно из главных мест в творчестве В. Маяковского занимает вопрос о назначении поэта. Задача поэта не просто оказывать воздействие на аудиторию, но и «глаголом жечь сердца людей». Следы пушкинского влияния можно обнаружить в ряде произведений поэта.

О пророческой миссии поэта писал и Лермонтов, творчество которого было переосмыслено Маяковским.

Гражданский пафос его стихотворений и поэм сформировался под влиянием поэзии Некрасова.

Труд поэта Маяковский осмыслил в духе русских поэтов XIX века как творческое служение родине и народу.

 

(Иваново)

 

Связь художественного слова и живописи, проявляющаяся в текстах произведений Н. Саррот, является малоизученной темой. Способ передачи «психологического элемента» (тропизмы, мельчайшие движения подсознания субъекта), который применяет писательница, помогает прояснить  взаимоотношения живописи и литературы в ее текстах. В книге «Здесь» отчетливо проявляется интермедиальная составляющая творчества Саррот. Особенные черты картин, которые ею выбраны для описания, согласуются с художественным стилем романистки: портреты, состоящие из различных элементов у художника-маньериста Арчимбольдо, соотносятся с метафорическими образами, передающими тропизмы, у писательницы. Интермедиальность в работах Саррот можно рассматривать в двух аспектах: в качестве экфрасиса живописных полотен, а также как синтез искусств, объясняющий метод создания ее произведений.

(Москва)

В «Повести о Петре и Февронии Муромских» XVI века, «далекой от канона жития» и «близкой к народной сказке», мы находим отголоски не только фольклорной традиции, но и глубинных архетипов, связанных с женским культом. Обращают на себя внимание следующие детали: князя Петра исцеляет от недуга женщина, которая «благословляет палки», ставшие наутро большими деревьями. Аналогии обнаруживаем в греческой и римской традиции (Деметра, Персефона, Диана), с другой стороны, в северно-русской вышивке (например, вышитые на полотенце древом, которое этнографы и фольклористы понимают через целую систему зашифрованных сакральных символов, связанных с Великой Богиней, с животными-тотемами).

 

 

(Москва)

 

«Высшее и глубочайшее ощущение в жизни, доступное нам – судорога полового акта – да! да! И, может быть, земля, как вот эта сука, мечется в пустыне вселенной, ожидая, чтобы я оплодотворил ее пониманием цели бытия, а сам я, со всем чудесным во мне, — только сперматозоид», — эти слова принадлежат одному из самых эпатажных мистиков русской литературы  ХХ века – Леониду Андрееву. В докладе мы попытаемся установить роль трагического мироощущения Л. Андреева в формировании жанровых и стилистических особенностей его драматургии 1905–1914 гг. («Жизнь Человека», «Царь Голод», «Савва», «Анатэма», «К звездам», «Мысль») и рассмотреть следующие  вопросы: роль alter ego автора в его драматических произведениях; точки соприкосновения трагического в жизни и творчестве писателя; новаторство Андреева-драматурга, благодаря которому андреевский театр воспринимается как новый виток театрального искусства. 

 

(Москва)

 

 

XX век принес перемены не только в политическую и культурную жизнь России, но и в жизнь человека. Вместе с новым веком наступила эпоха форсированного темпа жизни, эпоха машинизации и власти машины. И. Эренбургу в романах начала 1920-х гг. удалось не только верно подметить характер времени, но и уловить черты нового человека. Герои Эренбурга наглядно демонстрируют главную формулу времени: на смену чувствованию пришло делание – делание вещей, делание событий. Нигилизм и безверие, названные главным недугом русского XIX века, характерны и для духовного склада героев Эренбурга. Каждый из них ставит под сомнение внешний авторитет, отвергает общепринятые ценности и взгляды, сомневается в существовании Бога. Эренбург сумел уловить принципиальную особенность наступившего века: он легко и внезапно мог превращать обычных людей в героев. И сами его персонажи – люди не прошлого, но будущего, напряженно ждущие перемен, надеющиеся на рождение нового общества.

 

(Москва)

В докладе приводится попытка реконструкции одного из первых литературоведческих споров французской литературы XII в.: спора Кретьена де Труа с авторами романов о Тристане и Изольде. Известно, что сам Кретьен в молодости создал свой роман о Тристане, однако, спустя несколько десятилетий, осудил преступную любовь ирландской принцессы и племянника короля Марка. Почему Кретьен изменил свое мнение? Каким был его роман о Тристане? На этих и других вопросах будет сосредоточен анализ сохранившихся версий романа о Тристане и Изольде («Жимолость» Марии Французской, сага о Тристраме и Исонде, версии Тома и Беруля) и «Клижеса» Кретьена де Труа.

 

(Москва)

 

Знаменитый роман Франсуа Рабле был не раз переведен на русский язык, а также снабжен комментариями, среди которых, в первую очередь, важны примечания известного переводчика Н. Любимова (автор издания Рабле в БВЛ). Любимов поясняет немало мест из текста, но очень многие литературные отсылки остаются вне его поля зрения. Перед автором доклада была поставлена задача на основе существующих комментариев (отечественных и зарубежных) и собственных соображений написать комментарий к литературным отсылкам в первой книге. В докладе ставится и обсуждается вопрос о формате комментария, о том, что должно быть в такого рода комментарии и какова его цель; кроме того, на обсуждение выносится вопрос о роли современных технологий в создании подобного рода заметок и о том, как работать со сверхъобъемом компьютерных знаний.

 

 

(Москва)

 

Трехтомный сборник «Стихотворения» Л. Тика представляет собой своеобразный компендиум романтического искусства. Он включает не только основные понятия-топосы этого направления, но и теоретические положения, а также методические указания, помогающие, с точки зрения поэта, вписать романтизм в историю мирового искусства. Манифест Тика зашифрован и поддается истолкованию только при детальном сопоставлении стихотворений, составляющих сборник, с их более ранними версиями. В то время как первые два тома сборника указывают на предпочтительный способ трактовки старого, осознаваемого как пройденный этап, искусства, третий состоит из принципиально новых для Тика по форме и содержанию стихотворений, что позволяет обнаружить связь между разными периодами творчества Тика, а также проследить эволюцию немецкой романтической мысли.

(Москва)

 

В докладе рассматривается система символов, которой пользуется В. Шухаев при изображении города. Образ города является сквозным и присутствует в иллюстрациях к таким произведениям, как «Пиковая дама» и «Борис Годунов». В каждом случае художник добивается адекватного прочтения текста Пушкина. Художник выступает в роли интерпретатора литературного образа и помогает читателю глубже его понять. Он стремится выразить основную идею автора, уточняя отдельные описания, портреты героев, а также создает собирательный образ Петербурга.

 

(Москва)

Первый русский театр на Руси появился благодаря желанию царя Алексея Михайловича «учинить комедию» и увидеть известную забаву заморских королей. Автором первых пьес был протестантский пастор из московской Немецкой слободы Иоганн Готфрид Грегори, которому и было поручено написать первое дошедшее до нас действо. Этот выбор был неслучайным. И.Г. Грегори был человеком образованным, знакомым с театральным делом Германии. Несмотря на то, что в Европе шли пьесы на сюжеты истории Эсфири, Юдифи и Товия, как рекомендованные Мартином Лютером для театральных инсценировок, Грегори создавал пьесы духовно-нравственного содержания, заложив тем самым основы оригинальной русской драматургии. Первая пьеса, написанная Грегори, ― «Артаксерксово действо» ― положила начало русскому придворному театру конца XVII в. и стала предтечей развития русского театрального дела петровской эпохи.

 

(Санкт-Петербург)

 

Эссеистическое наследие В. Вулф свидетельствует о серьезном интересе писательницы к театру: несколько эссе, вошедших в сборники «Обыкновенный читатель. 1925» и «Обыкновенный читатель. Серия 2. 1932», посвящены вопросам истории театра, разбору особенностей театральных постановок различных эпох и творчества отдельных драматургов. Писательница, несомненно, взяла на вооружение некоторые приемы драматургии, как классические, так и новейшие, и в этом заимствовании проявляется один из видов интермедиального взаимодействия, характерный для ее творчества – взаимодействие литературы и театра. Наиболее значительным примером интермедиального взаимодействия литературы и театра в творчестве В. Вулф является ее последний роман «Между актов». Повествование о событиях в Поинз-Холле напоминает викторианскую семейную драму, однако приемы интертекстуальности и раскрываемые с их помощью темы приближают его к драме модернистского театра, метатеатра.

 

(Москва)

 

 

В докладе рассматриваются структурные особенности романтической новеллы Э.Т.А. Гофмана «Золотой горшок», напрямую восходящие к моделям архаической сказки и неоплатонизма. Сюжет о потерянных женах повторяется в новелле трижды, отчетливо коррелируя с плотиновской идеей постепенного угасания Единого. Архаическое табу не вступать в брак с чудесной женой из другого рода, наказание за невыполненную «трудную задачу», получение с помощью звериной жены волшебного предмета и, наконец, возвращение потерянной возлюбленной соответствуют логике построения архаической сказки. Однако в духе плотиновской космологии каждый следующий брак с тотемной женой оказывается перенесен Гофманом из идеального в материальный мир, в далекое будущее отодвигая окончательную победу Космоса над Хаосом и восстановление исходной гармонии человека и природы.

 

(Москва)

В 1880-х гг. Л. Толстым в совершенно новом для него жанре был создан цикл так называемых «народных рассказов», в основе которых лежали традиции русской средневековой литературы и фольклора. Все народные рассказы подчинены раскрытию религиозно-этических взглядов позднего Толстого. В жанровом отношении они характеризуются лаконизмом повествования, дидактизмом, языковыми особенностями, своеобразием сюжетов и их источников. В собственно-авторских произведениях «Зерно с куриное яйцо» и «Девчонки умнее стариков» наиболее полно прослеживается притчеобразное построение цикла. В основе рассказов видится общая схема: раскрытие и толкование художественного образа происходит в финале, который равен моральному выводу, разъясняющему основную мысль произведения.

 

(Москва)

 

Герои библейских поэм Есенина синкретичны – их образы восходят к фольклорным преданиям, иконописному канону, библейской истории, работам художников начала XX в. Каждый персонаж глубоко символичен, связан с несколькими традициями, что расширяет семантический пласт поэм, делает их новой значимой мифологией. Ветхозаветные персонажи (Авраам, Лот, Егудиил) и новозаветные (Петр, Иуда, апостол Андрей) соседствуют, встречаются в пространстве поэм, подчеркивая значимость совершающихся событий. Определяющими в поэмах являются мотивы нисхождения божественных персонажей и их движения на небо, а также путь к Инонии смертных людей. Такие мотивы связаны с образом творения нового мира, в котором не действуют прежние пространственные и временные законы. В маленьких поэмах Есенин отказывается от идей исторического христианства, в его произведениях новый мир созидается бескровно, без жертвы. Это преобразование вершит пророк Есенин Сергей, связывающий своими теургическими деяниями небо и землю.

 

(Москва)

 

О. Уайлд – один из любимых авторов Рэя Брэдбери. Однако единственный текст Брэдбери, построенный как аллюзия на «Портрет Дориана Грея», – новелла «Dorian in Excelsis» (1996), где сохраняются лишь отдельные элементы фабулы романа: искушение красотой и молодостью, замещение человека его тайным двойником, который «впитывает» грех. Брэдбери развивает дидактическую сторону «Портрета», полностью опуская тему искусства, ключевую для Уайлда. Этика Брэдбери в новелле «Dorian in Excelsis» – на грани пуританского дидактизма, готорновских картин «братства во грехе». В одном из поздних интервью Брэдбери признавал, что вдохновляется самыми разнообразными религиозными идеями. При этом христианские образы часто присутствуют в его текстах, и иногда Брэдбери оказывается даже ближе к христианской дидактике, чем кажется на первый взгляд. Дидактизм в фантастике позднего Брэдбери будет рассмотрен на примере новеллы «Dorian in Excelsis» – через призму трансформированного уайлдовского сюжета.

 

(Москва)

 

 

Дерево один из частотных образов в творчестве Дж. Р.Р. Толкиена. Он играет существенную роль в цикле произведений о мире, называемом Арда. Именно образ дерева становится центральным в рассказе, косвенно связанном с этим циклом, – «Лист работы Ниггля». Толкиен опирается в создании образа как на литературно-мифологический прототип (бардической поэмой «Кад Годдеу» вдохновлен образ энтов из «Властелина Колец»), так и на глубоко личное восприятие. Деревья могут становиться персонажами, как энты, однако чаще деревья играют в образной системе иную роль. Толкиен не заимствует этот образ напрямую из какой-либо мифологии – мы не найдем у него Древа Мира, подобного Иггдрасилю. Скорее, писатель опирается на кельтское чувство сакральности дерева.

На материале «Сильмариллиона», «Властелина Колец», «Листа работы Ниггля» мы установим авторскую концепцию Древа, смысловое наполнение этого образа, чтобы затем проследить существенную трансформацию видения системы мира (Арды), проявляющуюся в неоконченном продолжении «Властелина Колец» Древа Зла. Кардинальное изменение смыслового наполнения одного из наиболее устойчивых и четких образов в изобразительной системе свидетельствует о смене ключевых предпосылок автора в понимании мироустройства вторичного мира его произведений.

 

(Москва)

 

 

Малоизвестный в России английский писатель Мэтью Шил (1865–1947) оказал существенное влияние на развитие научной фантастики и литературы ужаса. Уделяя большое внимание экспериментированию в области жанра, в своем романе «Пурпурное облако» (1901) писатель соединяет «полярную» робинзонаду с апокалиптической/постапокалиптической литературой и литературой ужаса. В сочетании с переосмыслением идей ницшеанства, социал-дарвинизма и христианского учения такое соединение приводит к появлению произведения, в котором подводится своеобразный итог викторианской эпохи и подготавливается платформа для появления антиутопической робинзонады XX века.

 

(Новосибирск)

 

 

 

Важную роль при объяснении произведений Гоголя формалистами играла категория гротеска, которая в настоящее время требует реконструкции. Если обратиться к работам о Гоголе Тынянова, Виноградова, Эйхенбаума и Зунделовича, то можно выделить два значения термина «гротеск». Объем первого значения этого термина сближается с диегезисом произведения, то есть историей, понимаемой как псевдомир, вымышленный универсум. Гротеск в этом случае можно определить как комплекс нарушений референциальной нормы правдоподобия, выстраивающий диегезис как принципиально несовершенное воспроизведение реальности. Монтажные свойства композиции произведений Гоголя позволили формалистам тоже применить к ней термин «гротеск» на основе представления о деструктивном диегетическом «мире Гоголя». Во втором значении гротеск можно определить как контрастное немотивированное соединение фрагментов текста, рассчитанное на остраняющий сенсибилизирующий эффект.

 

(Москва)

 

 

Э. Карилья прожил долгую жизнь, что позволило ему стать свидетелем становления и расцвета многих барочных концепций в Латинской Америке ХХ века. На раннем этапе научной деятельности большое влияние на него оказал его учитель, доминиканский культуролог П. Энрикес Уренья, первым из латиноамериканских авторов обративший внимание на особую роль барокко в культуре Нового Света. Почти все работы Карильи 1940–1950-х гг. являются попыткой развить идеи своего учителя («Гонгоризм в Америке», 1946; «Кеведо», 1949). В 1960-е гг. аргентинский культуролог выходит на новый уровень обобщений. Теперь его интересуют разнообразные барочные теории, появившиеся в Латинской Америке во второй половине 1950–1960-х гг.

В 1960–1970-е гг. Карилья не был сторонником или противником какой-либо из барочных теорий. В своей работе «Барочная литература в Латинской Америке» (1969) он предпринял одну из первых в Латинской Америке попыток систематизировать различные взгляды на барокко и барочность.

(Москва)

Дискуссия о сценарии 1920–1930-х гг.

 

Специфика жанра сценария предполагает неразрывную связь с другими областями искусства: театром, оперой, кинематографом. В 1920–1930-е гг. на страницах советской печати возникает дискуссия о сценарии. Во-первых, назрела необходимость после нескольких десятков лет существования кинематографа сформулировать его теоретические постулаты, определить его законы. Во-вторых, советская власть видела в кино мощнейший инструмент пропаганды, как прямой, так и художественной. В-третьих, ощущался огромный дефицит сценариев.

Сформировались две противоположные точки зрения. Согласно первой, сценарий как таковой не нужен, он вырастает стихийно из краткого либретто усилиями и творческой волей режиссера, оператора и актера. Литератор не может создать хорошего сценария, так как он не владеет знаниями о кинопроизводстве и о языке кинематографа. Согласно второй точке зрения, сценарий – прежде всего литературное произведение, и определяющее в нем – авторская воля писателя. Задача режиссера заключается лишь в адаптации литературного произведения к специфике кино.

В дискуссии принимали участие почти все ведущие деятели кино и литературы: М. Горький, Ю. Тынянов, А. Толстой, В. Шкловский, С. Эйзенштейн, В. Пудовкин, Н. Зархи, М. Ромм и др.

 

 

(Москва)

 

 

В докладе пойдет речь о малоисследованном феномене – русских мистических сообществах и орденах и о том, как их идейные и теоретические установки отражались в литературе 1920-1950-х гг. Опираясь в основном на книги А.Л. Никитина, опубликовавшего следственные дела и образцы творчества русских тамплиеров, розенкрейцеров и масонов, автор доклада попытается провести возможные параллели в произведениях писателей-мистиков, как входивших, так и не входивших в ордена.

 

(Москва)

Доклад связан с областью текстологических изысканий и посвящен истории создания знаменитой сцены бала Кити Щербацкой в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина». На материале рукописей писателя восстанавливаются все этапы работы Толстого над текстом, что открывает перспективу для реконструкции общего замысла произведения. Доклад основан на архивном материале, только частично опубликованном и требующем нового осмысления в контексте настоящего времени. В центре внимания ― восстановление основных редакций сцены бала, выявление принципиально значимых изменений, внесенных Толстым в сюжет, систему образов, характеристики главных героев и давших в результате незабываемую сцену романа. В процессе работы Толстой меняет ракурс изображения событий, которые подаются сквозь призму восприятия Кити Щербацкой, углубляет характеристику взаимоотношений Анны и Вронского, дает психологически тонкое и глубоко правдивое раскрытие внутренних переживаний героев.

 

(Москва)

 

Проблема «лица и маски» ― центральная для всего творчества итальянского драматурга, который представляет жизнь в социуме как бесконечный карнавал. Рецепция карнавала у Пиранделло является наглядным доказательством переосмысления этого феномена в ХIХ―ХХ вв., что стало результатом трансформации понимания гротеска в искусстве романтизма и постромантических течений. У карнавала возникают негативные коннотации («карнавал, переживаемый в одиночку» по Бахтину). Одновременно происходит и трансформация образа шута (как основного персонажа карнавальной стихии) и карнавальной маски. «Обнаженные маски» (название, которым автор снабдил собрание своих пьес) ранних драм Пиранделло восходят именно к образу карнавальной шутовской маски. На примере пьесы «Колпак с бубенчиками» (1916 г.) мы рассмотрим образ «дурацкого колпака», который «примеряют» на себя разные персонажи драмы, выявляются элементы трикстерства у главного героя пьесы. Шутовское начало присутствует также в жанровой структуре пьесы, которая является «драмой чести навыворот».

(Москва)

 О некоторых актуальных проблемах литературоведения

 

Отечественное литературоведение пользуется широким набором методов и подходов, таких как компаративистика, историческая поэтика, структурно-семантический, историко-типологический,  сравнительно-исторический подходы и др. В последние десятилетия эти традиционные подходы успешно дополняются и корректируются изучением литературных архетипов и топосов, нарративных структур, литературного мифологизма и неомифологизма. Комплексный и междисциплинарный подходы ориентируют исследователей на изучение литературы в многообразных связях с мифологией, фольклором, разными видами искусства, в широком социальном контексте, с учетом меняющегося читательского восприятия. Широко изучается процесс апроприации художественным творчеством текстов и творческих методов, разработанных в традиции сакральной словесности и религиозного искусства.

 Пути решения общих проблем в докладе будут проиллюстрированы на примере трансформации образа Саломеи в литературе и искусстве средневековья и Нового времени. Эпизод усекновения главы Иоанна Предтечи рассматривается параллельно как составная часть Священного Предания и как эпизод новозаветного повествования. Переосмысления эпизода в последующей традиции (в толкованиях Священного Писания, памятниках церковного красноречия, агиографических сочинениях, литургических песнопениях, произведениях церковного и светского искусства, театральных инсценировках и т. п.) сопровождаются переакцентуацией евангельского повествования, которое дополняется новыми деталями. В средние века дочь Ирода осмысляется как тип грешной плясуньи; появляется мотив, согласно которому Иродиада действует не сама, а является орудием дьявола; получают распространение легенды о наказании Саломеи, которая якобы провалилась под лед и лишилась головы, и т.д.

В искусстве Ренессанса и Нового времени акцентируются тема танца Саломеи, который якобы сопровождался ее постепенным обнажением, а также визуальный контраст между образом молодой женщины и отрубленной головой, которую женщина держит в руках или на блюде. В пьесе О. Уайльда развивается легендарная интерпретация сюжета, согласно которому Саломея возлюбила Иоканаана, желала поцеловать его в губы, была отвергнута и потребовала подать ей его голову, чтобы поцеловать ее в губы. На рубеже XIX–XX вв. в европейском искусстве Саломея начинает восприниматься как образ роковой женщины эпохи декаданса. Среди тех, кто обращался к этому образу в России, были Н.Н. Евреинов и А.А. Блок, А.М. Ремизов и Л.Н. Андреев и многие другие. 

 

(Москва)

 

 

В издании произведений Н.В. Гоголя текстологическая проблема играет особую роль. Трудности прочтения автографов, наличие в них пробелов, многочисленных поправок, искажения в копиях, коррективы переписчиков привели к тому, что в разных собраниях сочинений писателя печатаются различные варианты текста. Дошедший до нас автограф пяти глав второго тома «Мертвых душ» представляет собой пять отдельных тетрадей, которые были найдены вскоре после смерти Гоголя профессором С.П. Шевыревым. Основной вопрос публикации тома состоит в том, какой слой текста принимать за окончательный. Так, например, в «Собрании сочинений» под редакцией Н.С. Тихонравова исходным является нижний слой, а в академическом — верхний слой текста.

 

(Санкт-Петербург)

  

 

Рецепция библейского текста является одной из ключевых составляющих культур христианского мира. На начальном этапе принимающая культура в процессе рецепции библейского текста наиболее полно раскрывала свое национальное своеобразие. Мы рассмотрим это явление на примере словесной культуры англосаксов, а именно поэтического переложения библейской книги «Исхода».

Поэтическое творчество англосаксов, в той форме, в которой оно дошло до нас, сохранило основные черты эпической традиции, которая оказалась способна к принятию основных уровней понимания Библии, характерных для ранней христианской экзегезы. В «Исходе» мы видим осмысление Библии в соответствии с конкретно-историческим, типологическим и аллегорическим смыслами, которые реализуются на разных уровнях текста (от композиции до лексической семантики).