28–29 ноября 2018 г. в Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН состоялись ежегодные «Михайловские чтения». Тема конференции: «Современные проблемы теории и истории литературы и культуры сквозь призму наследия А.В. Михайлова. К 80-летию со дня рождения ученого».

        В конференции приняли участие теоретики и историки литературы, философы, музыковеды из разных научных центров страны – ИМЛИ РАН, Гётевское общество, МГУ им. М.В. Ломоносова, СПбГУ, Дагестанский гос. университет (г. Махачкала), Московская гос. консерватория им. П.И. Чайковского, Московский педагогический гос. университет, Российская академия музыки им. Гнесиных, Тюменский гос. университет.

        На четырех заседаниях конференции прочитано 20 докладов, каждый сопровождался научной дискуссией.

        

         С приветственным словом к участникам конференции обратилась заместитель директора ИМЛИ РАН Дарья Сергеевна Московская.

         В докладе «О “реальности самопонимания”: внутренний сюжет в работах А.В. Михайлова» Галина Ивановна Данилина (Тюменский гос. ун-т) проанализировано одно из ключевых в работах А.В. Михайлова понятий – самопонимание – в применении к его научному наследию в целом. В чем Михайлов, при всей необозримой широте его научных интересов (теория и история литературы, философия, искусствознание, история науки), мог видеть свою основную цель; каким было его собственное «самопонимание» в науке? При ответе на этот вопрос методологическим ориентиром служит работа «Николай Михайлович Карамзин в общении с Гомером и Клопштоком» (1993); в ней самопонимание писателя раскрывается в имплицитном «внутреннем сюжете» его избирательного взаимодействия («общения») с современниками. Основное содержание доклада составляет выявление и обсуждение разных форм научного общения в трудах Михайлова. Их анализ показывает, что главной для него всегда являлась проблема истории в ее новом, феноменологическом, смысле (Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, Г.-Г. Гадамер), ставящем под вопрос историзм Нового времени. В докладе показано, что поиски решения проблемы соотношения истории и наук о культуре задают общее направление мысли Михайлова, присущее всем его работам. Их итогом становится концепция ключевых слов культуры и метод «нового историзма» («обратный перевод»), основанные на опосредовании западного научного опыта и традиции исторической поэтики как русской школы науки.

         Своего рода продолжением и дальнейшей углубленной разработкой намеченной проблематики стал доклад Виталия Львовича Махлина (Московский педагогический гос. ун-т) «А.В. Михайлов и история философии». В нем сделана попытка определить особое место научно-гуманитарного мышления и исканий А.В. Михайлова под углом зрения его историко-философских интересов. Эти интересы сопровождали его деятельность всегда, но эксплицитно заявили о себе в последний период его деятельности – в конце 1980-х–начале 1990-х годов, на новом историческом переломе русской общественно-политической жизни.

         Ученого интересовала философия не сама по себе, но скорее философия в контексте истории европейского научно-гуманитарного мышления XIX–XX вв. Как филолог-германист он уделял особое внимание немецкой  Geistesgeschichte («духовной истории»), но тоже не самой по себе, а на границах миров и языков культуры, на границах филологии и философии в историческом измерениях их обеих. А.В. Михайлова интересует не столько прошлое как прошлое, или современность как современность, но его интересует преемственность культур в моменты  кризиса и разрывов прошлого с современностью. В этом смысле он занимался не историографией культуры и культур, его поиски были связаны с критикой так называемого историзма (или «историцизма») Нового времени. И здесь он опирался на традицию немецкой философской герменевтики (от Дильтея до Гадамера) и на связанных с нею русских мыслителей (А.Ф. Лосев, Г.Г. Шпет). Для Михайлова как исследователя характерно стремление навести герменевтические «мосты» между эпохами и культурами таким образом, чтобы, говоря словами В. Дильтея, «минувшее выступало как момент сегодняшнего исторического сознания», именно потому, что минувшее и современность – разошлись.

         Кем был А.В. Михайлов – историком литературы и литературоведения, историком культуры? Эти определения явно недостаточны для определения его исследовательского облика. Если в качестве «культуролога» он вряд ли бы захотел самоопределяться, то как связать этот целостный облик с отнюдь не внешним его вниманием к истории философии – сначала к Гегелю, потом к Т.В. Адорно, потом к М. Хайдеггеру, а в конце жизни – к Дильтею и его школе? По мнению В.Л. Махлина, А.В. Махлин был «филологом мыслителем» – редкая, но тем более заметная фигура в отечественной гуманитарной науке ХХ в. Филологом-мыслителем, еще на нашей памяти, был коллега и приятель Александра Викторовича – С.С. Аверинцев. В 1920-е–1930-е годы филологом-мыслителем был Л.В. Пумпянский. С другой стороны, А.Ф. Лосев и М.М. Бахтин были философами в 1910-е–1920-е годы, а пережив «сталинскую ночь», сумели, благодаря своему классическому образованию и собственной гениальности, развивать исходные общемировоззренческие постулаты, начиная с 1960-х годов, в качестве «филологов-мыслителей», и как раз в этом качестве оказали известное влияние на современные научно-гуманитарные (историко-герменевтические) дисциплины.

         У А.В. Михайлова мы не найдем традиционную для XVIII и XIX вв. проблематику «философии истории» (или «историософии»), ни даже «истории философии» в узком традиционном смысле. Он пытался как бы наверстать упущенное советской философией в области гуманитарного (историко-филологического) мышления, в современной глобальной ситуации разобщенности научных дисциплин. Ученый, как можно заметить, двигался в направлении нового исторического мышления ХХ в., не отрицающего, но скорее расширяющего традиционный историзм посредством понятия «историчность» (Geschichtlichkeit) и перед лицом не столько пресловутого «конца истории», сколько, наоборот, в контексте радикальной «историзации нашего знания и мира». Только на этом фоне, как кажется, можно оценить и преемственно продолжать критику «модерноцентризма» у позднего А.В. Михайлова и его современное (философско-герменевтическое) понимание истории философии и истории культуры. Этот общемировоззренческий поворот в понимании истории и историзма он так выразил в статье о терминологических исследованиях А.Ф.Лосева (1991): «Мир становится историческим, и вместе с ним становится таковой философия… Для истории философии, ставшей исторической для самой себя, всякая бывшая философия – тоже своя история».

       Выявлению роли цветовых метафор и их символизации в контексте поздней лирики И. В. Гёте посвящён доклад Пётра Валерьевича Абрамова (Goethe Gesellschaft, Weimar): «“Мерцание Божественного” – семиотика цвета и света в поздней лирике И. В. Гёте». Природа лирического повествования у И. В. Гёте, начиная с его самых ранних стихотворений, была удивительно подвижна, богата символами и метафорами, которые находились в тесной взаимосвязи с окружающим миром – поэт неизменно дополнял исследователя. Чистое, «доопытное» восприятие Природы непосредственно связано у поэта с идеями прафеномена и прарастения. Попытке увидеть, соприкоснуться с идеалом красоты или с первоосновами христианской веры в мистическом изводе посвящены как отдельные стихотворения, так и небольшие циклы и поэмы: «Ложа» (1815–1830 ), «Тайны» (1784/5). Обратившись к изучению природы цветовых явлений в своём трактате «Учение о цвете» (1810), Гёте не только, по словам В. Гейзенберга, «опоэтизировал физику», но и продолжил постижение и проверку собственных гипотез в поздней лирике. Пик пересечения естественнонаучных и творческих интересов поэта пришёлся на первую половину XIX в., когда были созданы цикл «Рейн и Майн», отразивший его путешествие по немецким рекам и интерес к германской древности, и «Западно-восточный диван», вместивший в себя весь комплекс противоречий между миром видимым и невидимым, чувственным и духовным; именно тогда поэт пришел к знаменитой идее “солнцеподобия” (“богоподобия”) человеческого глаза, что выразит в известном четверостишии.

        Цветовые метафоры и тропы поздней лирики Гёте – важнейший  ключ к пониманию природы его творчества, эстетико-философских воплощений его идей – апперцепции, “aperçu” и чистого опыта, исканий поэта-художника, поэта-живописца, о которых говорил в своих комментариях к «Западно-восточному дивану» А. В. Михайлов.

         В докладе Фариды Хабибовны Исраповой (Дагестанский гос. ун-т, г. Махачкала) «Синэстетизм поэзии К. Брентано и сотворчество Природы и Человека в поэзии Й. фон Эйхендорфа в свете работы А.В. Михайлова “Стиль и интонация в немецкой романтической лирике”» рассмотрен вопрос о соотношении синэстетизма как одного из «высших достижений» немецкой романтической лирики и сотворчества как важнейшей характеристики поведения поэтического «Я» в поздней лирике Гёте. Первое явление А.В. Михайлов рассматривает в статье «Стиль и интонация в немецкой романтической лирике», второе – в статье «Гёте и поэзия Востока». В лирике Л. Тика, считает ученый, синэстетической полнотой чувства управляет мысль, а интонация прозаична и рациональна. Задача же романтической лирики состоит в том, чтобы осуществить органическую взаимосвязь чувства и мысли, сделать мысль «лирической интонацией». Эта задача решается, на наш взгляд, в лирике К. Брентано, у которого синэстетическая связность цвета и звука («говорящий цвет», «сверкающие песни») получает смысл свидетельства об истинной сущности мира, об отказе от сна-грезы ради беспощадной правды.

        Работа А.В. Михайлова «Стиль и интонация…» заканчивается упоминанием о стихотворении Гёте «Dämmrung senkte sich von oben…» (в переводе А.В. Михайлова «Сумрак опустился долу…»), которое в статье «Гёте и поэзия Востока» описывается как образец «сотворчества» человека с ночной природой. «Я» выступает здесь в роли созерцателя Луны как подлинного субъекта творческого зрения. Другие варианты сотворчества человека с природой в немецкой романтической лирике можно наблюдать в текстах Йозефа фон Эйхендорфа, Ф. Шлегеля и К. Брентано. Лирический субъект выступает здесь «адресатом» художественно активной природы, слушающим поющий сад, ночь или читающим написанные в лесу слова (Эйхендорф «Прощание») Таким образом, если синэстетизм означает чувственную активность одного субъекта поэтической деятельности, то сотворчество предполагает связь двух субъектов – участников художественного события.

         Содержанием доклада Джульетты Леоновны Чавчанидзе (МГУ им. М.В. Ломоносова) «О двух пограничных моментах немецкой эстетики» являются страницы истории немецкой эстетики первой трети XIX в., в нашем отечественном литературоведении рассмотренные одним только А.В. Михайловым – в книгах издательства «Искусство»: «Жан-Поль. Приготовительная школа эстетики» (1981, перевод, вступительная статья, комментарии) и «К. В. Ф. Зольгер. Эрвин. Четыре диалога о прекрасном и об искусстве» (1978, комментарии). Оба труда представляют рубежные моменты немецкой литературы – начало романтической эпохи и ее исход, требующие дальнейшего тщательного изучения. В докладе доказывается, что заявленный тем и другим немецким мыслителем принцип правдивости литературного произведения как основополагающий, не новый в европейской эстетике, приобретал у каждого из них особый смысл в свете его исторического времени и национальных художественных достижений; у обоих проблема была спроецирована в теме отношений искусства и действительности. Жан Поль руководствовался двумя теориями – веймарского классицизма и иенского романтизма – одинаково исходившими из положения об идеальной природе искусства, но расходившимися в вопросе о назначении творчества. В учении Зольгера, выступившего на десять лет позднее Жан Поля, при сохранении значения идеального начала, существенную роль приобретала реальность. И Жан Полю, и Зольгеру предстоял, используя формулировку А.В. Михайлова, «средний путь» между старым и новым, первому между классицизмом и романтизмом, второму – между романтизмом и неким новым эстетическим направлением, каковое в его понимании все-таки нельзя считать равным реализму XIX в. В русле эстетики того и другого в докладе освещаются категории возвышенного, комического, трагического.

         Лариса Николаевна Полубояринова (СПбГУ) выступила с докладом  «К проблеме музейного дискурса в литературе 1830-х–1840-х гг.: Н.В.Гоголь и Адальберт Штифтер». Эти писатели были современниками, однако не были знакомы и вряд ли знали о творчестве друг друга. Тем не менее, оба писателя сходятся — пересекаясь в научном творчестве А.В. Михайлова, который поставил данных авторов в контекст эпохи бидермейера. В докладе рассмотрены интуиции Н.В. Гоголя и А. Штифтера, связанные с темой музея и собирательства. В качестве материала для анализа выступают эссе Н.В. Гоголя «Об архитектуре нынешнего времени» и «Шлёцер, Мюллер и Гердер» (оба 1831 г.), а также образы собирателей и частных собраний из повествовательной прозы русского автора, в их сравнении с новеллами А. Штифтера «Замок глупцов» (1841) и «Портфель моего прадеда» (1842). Сделан вывод о том, что штифтеровские собрания (присутствующие также и в других текстах, таких как «Старый холостяк» или «Бабье лето») предстают исторически релевантными (как с точки зрения семейной истории, так и в более широкой исторической перспективе) и потому осмысленными. Напротив, гоголевские собрания выглядят абсурдными и бессмысленными. Однако авторы с равной интенсивностью наделяют эти собрания ценностью, в чем просматривается связь с фигурой старьевщика у Бодлера / Беньямина и, соответственно, с эпохой «модерна».

           Предметом изучения Лидии Ивановны Сазоновой (ИМЛИ РАН)  является научный стиль работ А.В. Михайлова, демонстрирующих сложнейшую опосредованность научного знания и художественного языка. В докладе «Теоретико-литературные афоризмы А.В. Михайлова» впервые продемонстрировано, что на просторах работ ученого теоретическая мысль предстает в афористическо-метафорическом опосредовании, и  они читаются как научно-литературный текст. Он не создавал афоризмы специально в соответствии с условным жанровым каноном. В отличие от афоризмов «самостоятельных», создававшихся как таковые, в научном стиле мы имеем дело с афоризмами, смысловое содержание которых контекстуально обусловлено. О них можно говорить как об афористических экспликациях теоретико-литературных идей автора. К таким суггестивным формулам сводятся пространные теоретические размышления, сложные логические построения, а иногда в них выражаются вполне конкретные наблюдения.  Афоризмы, рассеянные в текстах собственных работ А.В. Михайлова, выполняют одновременно функции репрезентации и обобщения историко-культурных и теоретико-литературных идей.

         Подобные конструкции словно выступают из текста, задерживая на себе внимание читателя. Их отличает особое качество. Свойственная афоризму специфическая мыслительная ситуация прерывает линейно-текстовую связь, и места разрыва становятся его границами. Емкие, законченные, обобщающие  умозаключения, выраженные в лаконичной форме, способны существовать (за редким исключением) вне контекста, что служит основным критерием для их выявления в  неафористическом тексте теоретико-литературных исследований. Как самостоятельные смысловые единицы они, с одной стороны, могут быть извлечены из контекста, а, с другой, сохраняется их внутренняя связь с содержанием контекста. Свои рассуждения об универсальной категории игры у Хёйзинги Михайлов обобщил словесной формулой: «Игра – еще шире, чем культура». Для стиля ученого характерна вариативность формулировок. В своем, по его собственному выражению, «герменевтическом кружении» он неоднократно возвращался к определению науки о культуре как знанию по своей природе историческому: «История – это и горизонт всего герменевтического пространства культуры». Сопоставление двух систем словесности – риторической и  антириторической оформляется афористически: «В риторической литературе писатель приходит к реальности через слово, в реалистической литературе XIX в. – к слову через реальность и ее правду»;  «В риторической литературе объёмно слово, в реализме объёмен и неисчерпаем образ бытия». Пушкин с его жизненной полнотой, объёмным словом, идеальной гармонией и особенной «неповторимой простотой» – «не классицист, не романтик и отнюдь не реалист». В пределах одной страницы находим каскад таких определений: «Классика в России – это Пушкин»; «Слово Пушкина – русская мера всех времен». В реализме писатель идет от глубины пережитой реальности, а не от слова: «Писатель распоряжается словом от имени жизни»; «Правда выше слова и выше стиля»  и т.д. Из анализа сделан вывод о том, что стиль ученого определен его неизмеримо широкой эрудицией, гибкостью и парадоксальностью мышления; его отличает поразительно меткое перо, отточенное переводами Жан Поля, немецких романтиков, Ауэрбаха, Хайдеггера, Гадамера...

          Как известно, А.В. Михайлов получил признание мировой науки не только своими исследованиями Гёте, но и многочисленными переводами памятников теоретико-литературной, философской и эстетической мысли XVIII–XX вв. Игорь Александрович Эбаноидзе (ИМЛИ РАН) проанализировал переводы А.В. Михайловым произведений Ф. Ницше. История переводов Ницше в России по идеологическим причинам оказалась прервана на семьдесят лет. Единственным исключением на протяжении этих десятилетий являлся перевод книги «Так говорил Заратустра», выполненный философом и писателем Я. Голосовкером, изданный, впрочем, также лишь в 1990-х годах под редакцией А.В. Михайлова. В конце XX в. Ницше вновь, как и за столетие до того, стал философом, одним из самых издаваемых в России. Но хотя число его публикаций исчисляется десятками, научная ценность и литературная ценность большинства из них невелика. Причина в том, что издатели слепо пользуются тем арсеналом переводов, который был накоплен в России в начале XX в., и механически воспроизводят публикации, устаревшие как в научном, так и в языковом отношении. Исключением в этом ряду являются лишь некоторые новые переводы произведений Ницше, и в первую очередь те, что были сделаны А.В. Михайловым. Для сегодняшних переводчиков Ницше встают новые проблемы, связанные как с уже имеющейся традицией переводов его текстов, так и необходимостью интерпретационно взаимодействовать с целым рядом сформировавшихся за время отсутствия в поле переводческой работы текстов Ницше идеологических стереотипов и клише. Снова и снова возникает необходимость интерпретационного выбора на лексико-семантических развилках, начиная с самих заглавий произведений. Так, чрезвычайно сложным вопросом оказывается вопрос о названии книги Ницше «Der Antichrist», на равных вбирающего в себя как значение «антихрист», так и «антихристианин». Дореволюционная традиция предлагала перевод заглавия «Антихрист», однако перевод, сделанный А.В. Михайловым в 80-х годах XX в., озаглавленный «Антихристианин», ломает эту традицию. Такое решение А. Михайлова, выбранное им в блестящем и по сути создающем новый канон переводе сочинения Ницше, в то же время представляется идущим в русле духовных тенденций российской культуры конца 1980-х. Другой важной вехой на новом витке освоения наследия Ницше в русскоязычном поле стал перевод Михайловым «Рождения трагедии» и развернувшейся вокруг него полемики. Здесь А.В. Михайлов наглядно демонстрирует подходы школы исторической поэтики, формулируя на русском как позицию Ф. Ницше, вырывающегося из конвенций истории филологической науки, так и позицию его оппонентов, критикующих трактат Ницше как нарушение этих конвенций.       

        В докладе Александра Евгеньевича Махова (ИМЛИ РАН, РГГУ) «От “истории национальной поэзии” до “науки о европейской  литературе”: книга Курциуса как этап в истории немецкого литературоведения» книга Э.-Р. Курциуса осмысляется в контексте истории немецкого литературоведения XIX в. и в первую очередь ­– соотносится с жанром «истории национальной поэзии», который был одним из ведущих в немецкой филологии этой эпохи. Из такой перспективы книга Курциуса предстает разрешением кризиса, в котором оказалась в начале XX в. германская филология, культивировавшая этот жанр и в целом «национальный» подход к литературе. Курциус продуктивно инвертирует все принципы этого подхода, заменяя национализм европеизмом, стадиальность ­ континуальностью, агональность ­ заимствованной из У. Пейтера метафорой всеобщего «дома красоты» и т. д. Из негативной реакции на установки национально ориентированной германистики и рождается создаваемая Курциусом «наука о европейской литературе».

          Доклад Марии Федоровны Надъярных (ИМЛИ РАН) «“Барокко”: жизнь слова в истории культуры» посвящен реконструктивному анализу полисемантики «слова» барокко в контексте основополагающих размышлений А.В. Михайлова о «терминах движения» и о свойствах «ключевых слов» науки о культуре и литературе. Отмечается принципиальное значение первопроходческих барокковедческих исследований А.В. Михайлова, приобретающих в настоящее время особую актуальность в связи с новым международным вниманием к динамике осмысления барокко в современном гуманитарном знании, литературном, художественном, философском сознании. Погружаясь в парадоксальную полисемантику слова «барокко», автор доклада предлагает задуматься над тем, как и почему, начиная с трудов Г. Вёльфлина, идея «барокко» объединяется с идеей «современности» и с идеей «традиции», а также над тем, как и почему в барокко ощущается возможность взаимодействий природного с искусственным, реального с воображаемым.

            Ирина Львовна Попова (ИМЛИ РАН) в докладе «Литература и документ sub specie poeticae (Пушкинский Пугачев как персонаж литературы и истории)» поставила вопрос: «Отчего художественные образы, созданные на основе недостаточных и пристрастных исторических документов, не утратили свою точность и правдивость ни по прошествии времени, ни под грузом вновь открывшихся исторических фактов?» Для ответа на этот вопрос автор доклада предложила обратиться к IX главе «Поэтики» Аристотеля, различавшего ремесло историка и ремесло поэта следующим образом: «один рассказывает о происшедшем ― о конкретном событии, случившемся с конкретным человеком («что сделал Алкивиад, или что с ним случилось»), другой ― о том, что могло произойти». «Вследствие этого, – заключает Аристотель, – поэзия содержит в себе более философского и серьезного элемента».

           В докладе «Авторские теории творчества» Татьяна Александровна Касаткина (ИМЛИ РАН) исходит из посылки, что теория автора заключена в самом произведении и выражена как эксплицитно (в авторских предисловиях, примечаниях, авторских отступлениях), так и имплицитно. Эта теория существует в тесном сцеплении с остальным текстом произведении, она им корректируется, иногда в отступлениях даются, по словам автора доклада, «не несущие конструкции», а всего лишь «концы нитей, ухватившись за которые читатель сможет отыскать эти несущие конструкции в многослойности и многозначности художественного текста». Как воплощает писатель свою теорию творчества, показано в докладе на примере анализа рассказа Достоевского «Мужик Марей».

            Тема стендового доклада Ольги Николаевны Кулишкиной (СПбГУ) – «Проблема жизнетворчества в русской прозе XIX – начала XX вв.». В нем рассмотрена рецепция русской прозой XIX – начала XX вв. романтического «мифа о творце». Наряду с героем-художником появляется в русской литературе 1830-х годов типологически сходная, однако,  иная разновидность героя-творца как субъекта жизнетворчества, главной чертой которого является способность к безусловной эстетизации своей собственной реальной жизни. Внимание уделено в докладе характеристике основных моментов и форм воздействия на отечественную повествовательную традицию романтической мифологемы жизнетворчества, которая  обнаруживаются на весьма широком литературном пространстве. Опосредованно с этой идеей связаны образы многих героев Достоевского (прежде всего – герои с «идеей»), героев-искателей у Л.Н.Толстого. То, что в 1830-е годы формировалось как специфическое «боковое ответвление» важной линии литературного процесса, становится позднее одной из универсальных моделей художественного осмысления жизни, чрезвычайно актуализируемой и одновременно – проблематизируемой культурным сознанием рубежа XIX–XX веков.

           Как известно, Михайлов был не только филологом, искусствоведом, философом, но и музыкантом, который мог профессионально судить о музыке в очень широком историко-культурном контексте. Музыковедческим темам посвящены доклады Е.В. Чигаревой, К.В. Зенкина, Г.И. Пальян, О.В. Лосевой, Н.А. Травиной.

         В выступлении Евгении Ивановны Чигаревой (Московская гос. консерватория им. П.И. Чайковского) на тему «А.В. Михайлов о симфониях Альфреда Шнитке в контексте стиля композитора» речь шла о статье Михайлова «Цикл симфоний Альфреда Шнитке» («Музыкальная жизнь». 1990. № 24). На основании пяти написанных к тому  времени симфоний композитора ученый выявил важнейшие тенденции творчества Шнитке – константы его стиля. Особенно детально он останавливался на технике полистилистики, играющей важную роль в музыкальном мышлении композитора, угадывал нем ростки неоромантизма (так называемой «новой простоты»), ощущал «нарастание духовно-религиозной проникновенности», раскрывшееся в полноте в более поздний период его творчества.

         В докладе «О “преломленном” и “непреломленном” отношении композитора к слову» Константин Владимирович Зенкин (Московская гос. консерватория им. П.И. Чайковского) проанализировал идеи А.В. Михайлова о «простых» и «трудных» текстах, высказанные им в последнем, предсмертном, докладе о поэтических текстах в музыке Веберна, об отношении  композиторов XX в. к поэтическому слову и сделал вывод о «трудных» текстах применительно к специфике музыкального искусства.

         Вопрос о соотношении поэтического текста и музыки, о прочтении композитором поэтических текстов затронут в докладе Галины Ильиничны Пальян (РАМ им. Гнесиных) «Поэзия И.В. Гёте и Й. Эйхендорфа  в вокальном творчестве Фанни Хензель-Мендельсон (к проблеме жанровой и стилевой вариативности в музыкальном романтизме первой половины XIX в.)». Фанни Хензель (1805–1847) – одна из ярких представительниц музыкального романтизма, талантливый композитор, блестящая пианистка, музыкальный просветитель, певица, дирижёр, старшая сестра Феликса Мендельсона. Обращение к фигуре Фанни Хензель, практически неизвестной и неизученной в России и, вместе с тем, занимающей значительное место в западноевропейской музыкальной культуре первой половины XIX в., весьма своевременно и актуально. В ее произведениях проявились не только уже существовавшие традиции, но и предвосхищались направления, получившие развитие в творчестве великих мастеров – Р. Шумана, Р. Вагнера, Ф. Листа, С. Франка и др. Мощные импульсы, заключенные в композициях Фанни Хензель, активно воздействовали на динамично развивавшуюся в первой половине XIX века романтическую школу. Личность Гёте занимает в творческой биографии Фанни Хензель исключительное место, что предопределено личным знакомством композитора и поэта. Гёте написал для Фанни стихотворение «An die Entfernte» и стал для нее духовным наставником. Его поэзия вошла в вокальное творчество Ф. Хензель (всего 34 вокальные миниатюры), которое отличается особенным вниманием к музыкальному воплощению эмоционального мира, явленного в поэзии Гёте. Метроритмическое разнообразие стихов поэта закономерно реализуется в типах вокальной мелодики, широко представленной речитативностью и ариозностью. Вместе с тем, характерная черта, довольно часто встречающаяся в гётевских песнях Ф. Хензель, – вселенский характер образов, – отражает позитивное мировосприятие и поэта и композитора.

          Из обширного наследия Й. Эйхендорфа. более всего привлекали композитора тексты, наполненные «звучанием» и вслушиванием в гармонию мира. В них романтический герой обнаруживает, что природа полна чарующих звуков, и жадно впитывает их. Рассмотренные в докладе песни Ф. Хензель на стихи Гёте и Айхендорфа позволили сделать вывод о широком спектре жанрово-стилевых ориентиров вокальной музыки композитора, среди которых специфический смысл приобретает барочная линия, органично вписывающаяся в общеромантический контекст ее творчества. Камерно-вокальное наследие Хензель демонстрирует и определённую жанровую иерархию. Структурообразующую функцию выполняет немецкая песня Lied, при этом преобладает лирическая разновидность жанра, модифицируемая на основе введения арии и речитатива. Ариозный распев и речитативы становятся своего рода музыкальными фигурами, которые, подобно риторическим фигурам барокко, подчёркивают смысл поэтического слова.

           Тема доклада Ольги Владимировны Лосевой (Московская гос. консерватория им. П.И. Чайковского) – «Русская пианистка при Веймарском дворе: О “Записках” Марфы Сабининой». Впервые опубликованные в начале ХХ в. в журнале «Русский архив» «Записки» Марфы Степановны Сабининой (1831–1892) — пианистки, ученицы Клары Шуман и Франца Листа, преподавательницы музыки младших детей императора Александра II, общественной деятельницы, ставшей в числе прочего соосновательницей Российского отделения Общества Красного Креста, — охватывают первую, заграничную, половину ее жизни (до 1860 г.), проведенную в основной в Веймаре, где с 1837 г. служил ее отец. Мемуары эти, в основе которых, несомненно, лежали дневниковые записи, помимо своей фактологической ценности, зарисовок множества выдающихся характеров, судеб, событий культурной и общественной жизни, замечательны и тем, что предлагают особый взгляд на Германию и Россию середины XIX в. Работа над новым научным изданием «Записок», подготовленным автором доклада совместно с М.П. Рахмановой и ожидающим выхода в свет в издательстве «Кучково поле», позволила значительно уточнить и углубить представления об этом документе, истории его создания и публикации, о самой М.С. Сабининой и ряде обстоятельств ее жизни и деятельности.

         Доклад Надежды Алексеевны Травиной (Московская гос. консерватория им. П.И. Чайковского) Музыкальная фонология Лучано Берио – новый подход к проблеме музыки и слова» посвящен научно-творческой музыкально-лингвистической системе итальянского композитора Лучано Берио (1925–2003), воплотившего в своем творчестве оригинальные связи между словом и музыкой, звуками речи и звуками музыкального сочинения. Создав студию электроакустических исследований Studio di Fonologia Musicale в Милане, Берио и его единомышленники (в том числе, писатель Умберто Эко) выработали ряд признаков камерно-вокальных сочинений, которые Н.А. Травина обозначила понятием музыкальная фонология. В докладе предложен анализ двух произведений для голоса и ансамбля, написанных в период расцвета новой системы Берио–  «Народные песни» и «Секвенция № 3», являющиеся своего рода «энциклопедией» методов, приемов, экспериментов композитора со словом.       

            В рамках конференции состоялась презентация сборника «А.В. Михайлов. Статьи по теории  литературы» (М.: Изд-во Дмитрия Сечина, 2018), составленного Е.В. Ивановой из ранее опубликованных работ ученого. В книгу вошло исследование «Методы и стили литературы», представляющее собой, по словам С.Г. Бочарова, «теоретический план всемирной литературы, с совершенно оригинальной идеей ее периодизации от античной архаики до нашего века». В разделе «Проблемы развития теории литературы» помещены статьи, связанные с проблематикой будущей теории литературы и историзации науки. В разделе «Текстология» – статьи, относящиеся к проблеме сохранения авторского написания при издании памятников классической литературы.

            Состоялась также презентация коллективного труда «Жизнь в науке: Ал.В. Михайлов – исследователь литературы и культуры» (Отв. ред. Л.И. Сазонова. М.: ИМЛИ РАН, 2018), приуроченного к 80-летию со дня рождения А.В. Михайлова. Книга представляет собой результат аналитической работы, направленной на осмысление научного наследия Ал.В. Михайлова. В ней изучается широкий круг проблем, связанных с его научными интересами, идеями, теориями, концепциями, языком и стилем, и раскрывается эвристический потенциал работ ученого. В приложениях публикуются архивные материалы, доклад А.В. Михайлова на немецком языке и в переводе о современном состоянии германистики в России, а также воспоминания об ученом, библиография его трудов. На презентации выступили участники труда Г.И. Данилина, Л.Н. Полубояринова, Е.И. Чигарева, Д.Р. Петров, составитель в данном труде библиографии работ А.В. Михайлова за 20 лет (1996–2016).

               Д.Р. Петров рассказал о принципах организации материала: публикации распределены по видам работы Александра Викторовича (авторская, переводческая, редакторская), а внутри них сохранен хронологический принцип подачи сведений. Заданная структура применена здесь, однако, к материалу, существенно отличающемуся от того, что был охвачен в библиографии в книге «Обратный перевод» (М.: Языки культуры, 2000). Там основу списка составляли оригинальные публикации Михайлова, которые за редкими исключениями выходили на протяжении его жизни только один раз, – поэтому хронологический перечень таких публикаций в общих чертах соответствует научной биографии автора и отражает ее. В новом указателе, в отличие от предыдущего, представлены в основном издания, подготовка которых проходила уже без участия автора. Посмертная библиография включает в себя:

а) первые публикации ранее не известных работ;

б) публикации прежде печатавшихся работ, сообщающие ранее не известные редакции текста (как правило, по источникам из личного архива автора);

в) перепечатки, иногда неоднократные, уже публиковавшихся текстов (обычно с новой редакторской правкой, оговоренной не всегда и не полностью).

             Складывающаяся картина усложняется еще и тем, что значительную часть посмертно вышедших изданий составляют сборники работ Михайлова, внутри которых встречаются публикации всех трех названных видов. При работе над указателем быстро обнаружилось, что хронологический принцип, распространяемый на посмертную часть библиографии Михайлова, имеет серьезные недостатки. Явления разного рода – будь то простые перепечатки или, напротив, первые публикации – оказываются в одном ряду, хотя их значение в библиографии, разумеется, различно. Исходя из того же принципа пришлось под разными годами повторять сведения фактически об одних и тех же изданиях, тех же статьях и переводах, если они были выпущены несколько раз. Чаще всего печатался сборник работ Адорно, включающий переводы и статьи А. В. Михайлова. За период, освещенный в библиографии, он вышел трижды (Адорно Т. В. Избранное: Социология музыки / Сост. С. Я. Левит, С. Ю. Хурумов; Отв. ред. Л. Т. Мильская. М.; СПб., 1998, ²2008, ³2014). Дважды выходил сборник «Эстетика немецких романтиков» (2006, 2014), впервые изданный еще при жизни А. В. Михайлова (1987). Статьи и переводы включались в состав различных книг.

             Краткие аннотации, которыми сопровождаются библиографические описания, призваны помочь читателю ориентироваться в указателе и отделять новое от уже издававшегося. На будущее, однако, следует учесть, что весьма полезной была бы такая библиография А. В. Михайлова, которая исходила бы не из хронологии публикаций, а из самих его работ и раскрывала бы их творческую и издательскую историю (возможно даже отказаться при этом от разделения работ Михайлова на авторские, редакторские и переводческие, поскольку ряд крупных трудов ученого носит по существу комплексный характер и сочетает в себе названные аспекты).

           Тем не менее представляется, что и предлагаемая библиография имеет свои достоинства, свою особую познавательную ценность. Так, именно хронологический указатель показывает, что почти каждый год появляется то или иное издание работ Михайлова, которые, следовательно, востребованы новыми читателями.

           Завершает библиографию раздел, в котором собраны данные о публикациях, посвященных Михайлову. Соответствующий раздел имелся уже в указателе 1997 года (то есть в «Языках культуры»), где учтены появившиеся в печати некрологи. В 2000 году (в дополнении к указателю, помещенном в сборнике «Обратный перевод») к этому прибавились рецензии на сборник «Языки культуры», представляющие собой первые опыты осмысления деятельности Михайлова в целом, его облика как человека и ученого, его вклада в гуманитарную науку. Многие из этих ранних текстов о Михайлове написаны выдающимися учеными, как правило хорошо знавшими его лично (среди них — С.С. Аверинцев, С. Г. Бочаров). Не случайно их статьи о Михайлове впоследствии неоднократно перепечатывались, что и отражено в нашем указателе. Знания о Михайлове расширяются и благодаря появлению публикаций биографического и мемуарного плана (достаточно напомнить о воспоминаниях, написанных родителями Александра Викторовича).

            Но, пожалуй, принципиально новым в библиографии последних лет оказалось другое. Речь о работах, авторы которых, иногда вовсе не знавшие о Михайлове при его жизни, обращаются к его трудам в контексте своих литературоведческих и искусствоведческих исследований. Для таких авторов сделанное Михайловым становится плодотворной почвой для воспитания и развития собственной мысли. Подтверждением тому – множество ссылок на Михайлова в сегодняшней научной периодике. В некоторых случаях сама эта почва – иначе говоря, развивавшаяся Михайловым методология гуманитарных исследований, – становится предметом рассмотрения. Тогда появляются работы, специально посвященные анализу его идей (преимущественно в области исторической поэтики). Среди подобных исследований самым обширным остается книга Г. И. Данилиной «Историчность литературного произведения в трудах А. В. Михайлова» (Тюмень, 2007). Тому же автору принадлежит множество статей на более частные темы. Иными словами, библиография работ о Михайлове показывает, что если в первые годы после его смерти закономерным образом преобладали тексты мемориального характера, то теперь на первый план выдвигаются научно-исследовательские работы, написанные в значительной своей части новым поколением авторов. В этом уже совершившемся переходе можно, думается, видеть надежный признак того, что наследию Михайлова не грозит забвение.

            Последний раздел библиографии вовсе не претендует на полноту. Во-первых, составителю наверняка остались неизвестны некоторые публикации, специально посвященные Михайлову. Во-вторых, невозможно было ставить себе задачей выявить в текущей литературе и включить в указатель все работы, авторы которых, как было сказано, пишут на свои темы, но при этом ссылаются на Михайлова, развивают его идеи, полемизируют с ним и прочее. И всё же некоторые из таких работ в библиографии названы. Сделано это для того, чтобы, пусть не полно, показать востребованность наследия ученого в современной гуманитарной науке.

          Остается высказать просьбу ко всем, кто будет знакомиться с библиографией, сообщать о замеченных неточностях и упущениях составителю указателя (e-mail: daniilpetrov@yandex.ru).

Сведения об авторе:

Сазонова Лидия Ивановна, научный руководитель проекта, доктор филологических наук, главный научный сотрудник Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН (Москва), e-mail: Lsazonova@mail.ru