А.А. Арустамова

Валерий Брюсов на страницах газеты «Русский голос» 1920-1930-х годов

Ключевые слова: Валерий Брюсов, Давид Бурлюк, А. Ветлугин, «Русский голос», литература русского зарубежья первой волны, рецепция, символизм, пролетарское искусство.

Anna A. Arustamova

Valery Bryusov on the Pages of the Newspaper Russian Voice, 1920s-1930s

Keywords: Valery Bryusov, David Burliuk, A. Vetlugin, Russian Voice, Russian émigré literature of the first wave, reception, symbolism, proletarian art.

Осенью 1924 г. ряд изданий русской эмиграции от Парижа до Сан-Франциско откликнулись на смерть поэта 9 октября в Москве. Это событие побудило литераторов-эмигрантов (пере)осмыслить его биографию и творческий путь, место в русской литературе, заявить об своем отношении к поэту, чье творчество делилось ими на два этапа – до и послереволюционное. 

В октябре 1924 г. в нью-йоркской газете «Русский голос» появились материалы в память о Брюсове.  «Русский голос» – издание просоветского направления, в которой в 1920-1930-е гг. работал Давид Бурлюк. Материалы о Брюсове включали публикацию его стихотворений, некролог А. Ветлугина и небольшой текст от имени Кружка пролетарских писателей в Северной Америке. 

В этих публикациях речь идет о его послереволюционном творчестве Брюсова. Поэт предстает мастером, который, с одной стороны, умеет созидать новое, не останавливаться на созданном им же ранее, а с другой – передать свое мастерство новым поколениям поэтов новой эпохи. Его творческийпуть рассматривается не как угасание таланта поэта серебряного века, но как его продолжение. Авторы «Русского голоса» писали о борьбе поэта за будущее новой литературы, в отличие от его собратьев по перу-эмигрантов. В нью-йоркской газете представлена позиция последователей поэта, под руководством мастера создающих новую литературу, а сам Брюсов именуется «учителем». 

Помимо публикаций в «Русском голосе», в ноябре 1924 года вышло несколько материалов памяти Брюсова в первом (и единственном) номере журнала «Заатлантический кумач» – издания круга Бурлюка. Как и в газете, в журнале опубликованы стихотворения поэта и статья о его творчестве. И вновь не упоминается принадлежность творчества поэта символизму. Подборка стихов Брюсова рисуетпланетарный масштаб исторических изменений; революция в поэзии Брюсова предстаетне столько как социальный переворот, но как «золотая заря времен», питающая чаяния всех трудовых масс планеты о новом, справедливом мире, что в целом соотносимо с литературными материалами, публиковавшимися в «Русском голосе».

Автор статьи под псевдонимом Поэт называет Брюсова поэтом, переводчиком, критиком и противопоставляет его писателям русской эмиграции. Он сближает творчество поэта с пролетарским искусством, отчасти сближает и биографию поэта с биографиями пролетарских поэтов. Центральной, описывающей творчество Брюсова становится метафора производства поэзии. Метафора труда – это и метафора судьбы Брюсова-поэта и наставника молодых. Так в материалах в память Брюсова просвечивает и концепция искусства, характерная для американского Кружка пролетарских поэтов.

В дальнейшем фигура Брюсова не часто появлялась на страницах «Русского голоса». Так, в 1932 г.была опубликована подборка его стихотворений (перепечатка из советского журнала«Стройка»), а в 1935 г. – небольшая заметка Д. Бурлюка под символическим названием «О тех, кого я не увижу». Ее можно рассматривать каквоспоминание не только о Брюсове, но и об эпохе, безвозвратно ушедшей. В отличие от авторов материалов, опубликованных в 1924 г., Бурлюк отдает дань творчеству поэта-символиста и его месту в русской литературе. 

Таким образом, даже на страницах одного нью-йоркского издания и изданий кружка пролетарских писателей в Северной Америке фигура Брюсова и его творчество презентовались по-разному, в зависимости от чаяний и задач литературных деятелей русской эмиграции 1920-1930-х гг.

Арустамова Анна Альбертовна – профессор кафедры русской литературы Пермского государственного национального исследовательского университета. Пермь, Россия. E-mail: aarustamova@gmail.com

Anna A. Arustamova, professor of the Department of Russian Literature, Perm State University. Perm, Russia.E-mail: aarustamova@gmail.com

Ira Nadel

Love and Russian Literature: From Walter Benjamin to Virginia Woolf

Keywords: love, romance, Turgenev, Benjamin, Woolf, autobiography, fiction

Айра Нейдел

Любовь и русская литература: от Вальтера Беньямина до Вирджинии Вулф

Ключевые слова: любовь, роман, Тургенев, В. Беньямин, В. Вулф, автобиография, художественная литература.

This presentation addresses a number of Anglo/American/German writers and their Russian love affairs. It includes Walter Benjamin, H.G. Wells, Isaiah Berlin and Virginia Woolf and links the idea of Russian love to Russian literature. Each affair was different but emulated themes and situations found in Dostoevsky, Turgenev, Tolstoy and others. For Benjamin it was the unsuccessful pursuit of a Latvian actress; for Wells, a distressing relationship with Gorky’s secretary; for Isaiah Berlin, a riveting meeting with Anna Akhmatova and for Woolf, a lasting engagement with Russian writing and film. Epitomizing the complications, disappointments and occasional successes was Stravinsky who began a long affair while married,even facilitating a meeting between his wife and his mistress.

The Russian painter, costume designer and aspiring actress Vera Sudeykina had been married twice by the age of twenty-three but ran away from her second husband to take up with the painter Sergey Sudeykin who was, himself, already married to a cabaret dancer, Olga Glebova.¹ Butafter being introduced to Stravinsky in Paris in February 1921 by Diaghilev, she quickly began a relationship with the composer. She soon left her husband, despite Stravinsky’s marriage to his first cousin which occurred in 1906 and resulted in four children.Vera became his mistresswith Katya, his ill wife, aware of the affair; in fact, the wife and mistress met in Nice in February 1925, a meeting arranged by Stravinsky conveniently away in America. Glamorous and gregarious, the social Vera suited Stravinsky’s style; they married in1940 in Massachusetts after the death of his first wife.In addition, during his early time in Paris in the 1920s, he likely had an affair with Coco Chanel.²

Such romantic crossings and criss-crossing reflect many of the formsof what I call “Russian love,” defined best, perhaps, by the term “disappointment.” Turgenev reflects this when he writes in A Month in the Countrythat “love of every kind, happy as much as unhappy, is a real calamity if you give yourself up to it completely.”³ Coupled with misunderstandings, love doesn’t have a chance, even when legitimate.The Russian-born Englishman William Gerhardie’s novel of 1922 is aptly titled Futility, A Novel on Russian Themes. Love almost never succeeds, although its desire does not diminish.“Passion thrives not on satisfaction but on impediment,” Somerset Maugham ironicallywrote in The Razor’s Edge.⁴

            But what were the outcomes of Russian love in the lives I isolate? For Benjamin, there were moments of romance fringed with unhappiness: he left Moscow in 1926 to return to his wife and child upset that his love for AsjaLācis changed nothing. She remained with her husband, although they invited him to join them. Similar disappointment occurred for Somerset Maugham who had a brief relationship with Sasha Kroptkin, met in London, and daughter of the radical anarchist Peter Kroptkin. The adventure formed the backdrop ofMaugham’s short story “Love and Russian Literature” published in his 1928 volume Ashenden or The British Agent. H. Bruce Lockhart, at age twenty-eight, the youngest senior British diplomat in Russia when he became the actingBritish Consul General during the early days of the Revolution, had an intense love affair (while married) with Moura Budberg, recounted in his popular Memoirs of a British Agent(1932). But accused as a spy for possibly plotting an attempt on Lenin’s life in August 1918, he was arrested although later released as part of a prisoner exchange.

            Women authors who enjoyed love affairs with Russia (but without Russian lovers) include Jane Ellen Harrison and Virginia Woolf. Harrison fell in love with the Russian language. A classicist at Cambridge, she published Russia and the Russian Verb in 1915, believing that languages unconsciously express a people’s philosophy of life. The “dreaded Aspect of the Russian verb,” she wrote, furnished “a clue to the reading of the Russian soul.”⁵ She visited the country only once but its impact wasimmense, although her Russia was a mental as much as an historical/linguistic construct. She became an influence on Virginia Woolf whose love affair with Russia intensified after meeting the Russian émigrés, S.S. Koteliansky and D.S. Mirsky. A visit to Berlin in 1929 helped. There, she saw Pudovkin’s “Storm over Asia” and discovered the value of sound and action even though it was a silent film. She transposed that awareness to, in particular, The Waves (1931) where sound narrates the novel. Edmund Wilson, H.G. Wells, and Isaiah Berlin: each had distinct encounters with Russian love. For Wilson it was, Lenin; for Wells, Moura Budberg(earlier involved with Lockhart); and for Berlin, Anna Akhmatova.

            Reaction to the Russian imaginary of love was as varied as it was complex, matching the literature of a Turgenev or Chekhov with the experiences of this set of Anglo/American/German figures.  Whether it was H.G. Wells in Russia in the Shadows (1921), Virginia Woolf in her essay “The Russian Point of View” (1925) or Edmund Wilson in To the Finland Station (1940), a history that turns into a romance, love and Russia were inextricable. For these writers, diplomats, journalists and visitors, Russia was a fascinating riddle of love imaginatively expressed through the darkness of Dostoevsky, the sweep of Tolstoy, the precision of Turgenev and the domestic tensions of Chekhov. As Lezhnev summarizes in Rudin, “Russia can get on without any of us, but not one of us can get on without Russia.”⁶

In the words of Andrew Marvell, the 17^th century English poet,Russian love becomes “Magnanimous Despair,” a phrase from his poem “The Definition of Love.” Often expressed through the prism of lovesickness, its effect on the lives and writing of this set of authors was profound, understood clearly by the spy novelist John le Carré. On his first visit to Russia, a KGB border guard asked him, “Why do you look older than the photo in your passport?” “Because I’ve been disappointed in love” was le Carré’s quick reply.⁷

Notes

1 He also had a brief affair with Akhmatova. Olga, Sudeykin’s wife, had had an affair with the poet Alexander Blok. Vera knew Osip Mandelstam and was the inspiration for one of his poems. See Stephen Walsh, Stravinsky, A Creative Spring: Russia and France, 1882-1934 (New York: Knopf, 1999): 335.

2Georg Predota, “Igor Stravinsky and His Maidens,” Interlude, 10 March 2021. https://interlude.hk/igor-stravinsky-and-his-maidens/ (accessed Sept. 21, 2023);  Stephen Walsh, Stravinsky, A Creative Spring: 335-6.

3 Rakitin in Ivan Turgenev, “A Month in the Country,” Three Famous Plays, tr. Constance Garnett (London: Duckworth, 1951): 113.

4 Somerset Maugham, The Razor’s Edge (Philadelphia: The Blakiston Company, 1944). Ch. IV. https://gutenberg.ca/ebooks/maughamws-razorsedge/maughamws-razorsedge-00-h.html (accessed  Oct. 15, 2023). 

5 Jane Ellen Harrison, Russia and The Russian Verb, A Contribution to the Psychology of the Russian People (Cambridge: W. Heffer& Sons, LTD., 1915): 3.

6 Ivan Turgenev, Rudin, tr. Richard Freeborn (London: Penguin, 1975): 158.

7 Adam Sisman, John Le Carré, The Biography (Toronto: Knopf, 2015): 453.

Ira Nadel, PhD in Literature. Professor of English Emeritus, University of British Columbia, Vancouver, BC, Canada. E-Mail: nadel@mail.ubc.ca.

Айра Нейдел – PhD, почетный профессор, Университет Британской Колумбии, Ванкувер, Британская Колумбия, Канада. E-Mail: nadel@mail.ubc.ca.

А.В. Коровин

Советский «импорт» и местная традиция: датский коллективный роман

Ключевые слова: датская литература, коллективный роман, социалистический реализм, Кирк. 

Andrey V. Korovin

The Soviet “Import” and Local Traditions: Danish Collective Novels 

Keywords: Danish literature, collective novel, Socialistic Realism, Kirk

Вопрос о социалистическом реализме как стилевом явлении или литературной школе, импортированной из СССР, применительно к датской литературе остается дискуссионным и открытым, поскольку однозначно свою причастность этому явлению декларировал только один датский автор – Мартин Андерсен-Нексё. О своем безоговорочном переходе на позиции социалистического реализма, он заявил на I Всесоюзном съезде советских писателей в Москве в 1934 г. и в статье «Социалистический реализм – наше оружие» (1934). В датском литературоведении используется два термина: Socialrealisme (социальный реализм) и Socialistisk realisme  (социалистический реализм) для характеристики литературы 1930-50 гг., при этом последний применяется только к литературам СССР и его сателлитов. Очевидно, что социалистический реализм как литературное и культурное явление не мог быть только идеологическим конструктом, бытовавшим исключительно на территории, контролируемой из Москвы. Представляется, что проявление социалистического реализма в литературе и культуре стран, напрямую не зависимых от СССР, все-таки имеют место, притом очевидна определенная национальная специфика, а соответственно и  его проявления будут отличаться от тех образцов, что давала советская литература. 

Не исключено, что сама идейная база, на которой формируется социалистический реализм в СССР и в национальных литературах Европы (в данном случае в Дании) может быть совершенно разным, поскольку идеология социалистического реализма в Советском Союзе во многом базируется не на реалистическом методе отражения действительности, с его тяготением к точному и достоверному изображению социальных процессов во всех их противоречивости, а в романтизме, где априорно существует представление об идеале, но в отличие от романтизма, этот идеал не лежит вне пределов нашей реальности, а наоборот – оказывается вполне достижимой целью. Социальная критика направлена исключительно на буржуазные отношения, в то время как новый, конструируемый мир предстает реализацией этого идеала, а потому лишенным противоречий. Как не парадоксально, но таким образом получается, что социалистический реализм в советской литературе оказывается продолжением неоромантических тенденций начала века и вполне закономерен как этап развития модернисткой литературы. Если в СССР все литературные силы были направлены на формирование образа «светлого будущего» как общественного идеала, а прошлое представало темным и мрачным, освещаемое лишь отдельными личностями, то в Дании социалистический реализм развивался в условиях того самого темного прошлого, когда буржуазные отношения определяют человеческие, межличностные, а потому рождение этого нового человека должно происходить на наших глазах. 

Творчество Ханса Рудольфа Кирка (Hans Rudolf Kirk, 1898-1962) знаменовало расцвет социально-реалистического романа, который наблюдается в 1930-е гг., когда критические настроения в обществе достигают своего апогея, а современная действительность подвергается осуждению как правых, так и левых, как либеральных интеллектуалов, так и консервативных почвенников. Кирк придерживался левых позициях, с 1931 состоял в коммунистической партии, сблизился с М. Андерсеном-Нексё в своем стремлении разоблачить буржуазный миропорядок. Высокая степень социальной критики характерна для его первого романа «Рыбаки» (Fiskerne, 1928), который закладывает основы т.н. «коллективного романа», где отсутствует один главный герой, субъектом конфликта становится коллектив. За ним следует романы «Поденщики» (Daglejerne, 1936) и «Новые времена» (De ny tider, 1939), где также изображена жизнь простых людей в датской провинции. После войны основной темой его творчества становится исследование феномена коллаборационизма и сути фашизма, что находит отражение в историческом романе «Раб» (Slaven, 1948) и дилогии «Деньги дьявола» и «Клитгор и сыновья» (Djævelens penge, Klitgård og Sønner, 1952). На последнем этапе своего творчества, когда выпускает книгу воспоминаний «Игра теней» (Skyggespil, 1953) и «Гражданские новеллы» (Borgelige noveller, 1958). 

Образцовый коллективный роман – «Поденщики», где конфликт целиком лежит в области трудовых отношений. Писатель рисует картину жизни хуторян и обитателей поселка Альслев где-то в Ютландии. Начинается повествование с момента, когда многие из них разоряются, поскольку из-за засухи потеряли урожай и не смогли погасить кредиты перед банком. Трудолюбивые и честные крестьяне становятся жертвами не только капризов природы, но и самой системы буржуазных отношений, где мерилом всего являются деньги. Поденщики составляют основу системы образов романа: каждый из персонажей обладает своим характером, историей и проходит определенную эволюцию. Кирк строит повествование так, что в различных главах на первый план выходит тот или иной персонаж, но это не механическое деление на главы, в каждой из которых появляется новый герой, а довольно умелое переплетение сюжетных линий, когда не создается ощущение фрагментарности: роман невозможно разделить на отдельные новеллы или композиционно завершенные части. Основная линия развития сюжета связана с изменением самого образа жизни в поселке, потому время становится основным организующим принципом в романе: от начала до конца романа проходит два года. За это время герои проживают довольно много личных драм, но самое главное – меняется Альслев: из захудалого поселка, в котором живут подёнщики и работает один кабак, он должен превратиться в городок рабочих. Приехавший из Америки инженер Хэпне скупает за очень хорошие деньги земли у хуторян, чтобы построить цементный завод. Кирк изображает процесс превращение крестьян, мелких собственников в рабочих, пробуждение их самосознания и формирование фактически новых личностей. Важным является сам процесс рождения нового самосознания, самосознания пролетария, которого были лишены батраки в усадьбах. Кирк стремится показать формирования нового класса, за которым будущее, что вполне вписывается в коммунистическую идеологическую парадигму.

Кирк создает галерею человеческих типов: его персонажи наделены и достоинствами и слабостями, пороками и добродетелями, в этом отношении он следует лучшим образцам реалистической литературы: характеры его персонажей определены как средой, так и природными задатками, но в отличие от героев натуралистической литературы, которые не способным противостоять генетической предрасположенности, персонажи Кирка могут выбирать свой путь, меняться и эволюционировать, что демонстрирует их устремленность в будущее. Созданный Кирком «коллективный роман» может быть рассмотрен в контексте эстетики социалистического реализма, но при этом данный тип романа остается и закономерным этапом развития датской литературы.

Андрей Викторович Коровин – кандидат филологических наук, старший научный сотрудник, ИМЛИ им. А.М. Горького РАН, Москва, Россия. E-mail: avkorovin2002@mail.ru.

Andrey V. Korovin, PhD in Philology, Senior Researcher, A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia. E-mail: avkorovin2002@mail.ru

О.Ю. Панова

«Первый съезд американских писателей»: советская институциональная модель и американская литературная жизнь

Исследование выполнено в Институте мировой литературы имени А.М. Горького Российской академии наук за счет гранта Российского научного фонда № 23-18-00393 «Россия / СССР и Запад: встречный взгляд. Литература в контексте культуры и политики в ХХ веке», https://rscf.ru/project/23-18-00393/. 

В статье с привлечением неопубликованных материалов из фондов РГАСПИ и РГАЛИ выдвигается и аргументируется тезис о том, что после решения о роспуске МОРП и закрытия его национальных отделений, три писательских съезда – советский 1934 года, американский в апреле 1935-го и парижский в июне 1935 г. – задумывались как единый проект, как три последовательных шага в направлении нового всемирного писательского объединения; они организовывались и проводились по схожей модели; показано, как реализация этого проекта привела к отклонению от единой советской институциональной модели. 

Ключевые слова: Конгресс американских писателей 1935 года, Национальная писательская лига США, МОРП, Первый Всесоюзный съезд советских писателей, Парижский конгресс 1935 года, С. Динамов, А. Трахтенберг, Ю. Гордон, архивные материалы.

Olga Yu. Panova

The First Congress of American Writers: Soviet Institutional Model and American Literary Life

The research was carried out at A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences and was financially supported by the Russian Scientific Fund, grant no. 23-18-00393 “Russia and the West viewing each other: Literature at the intersection of culture and politics, XX century”, https://rscf.ru/project/23-18-00393 

Abstract: The paper based on unpublished materials from the funds of RGALI and RGASPI argues that after the decision to dissolve IURW and its national sections, three writers’ congresses – The First Congress of Soviet Writers (1934), The First American Writers’ Congress (April 1935), Paris Writers’ Congress (June 1935) – were planned as a single project and were organized according to a similar model: three steps to create a new a worldwide writers’ association; however the realization led to deviation from the basic Soviet institutional model. 

Keywords: 1935 American Writers’ Congress, American Writers’ League, IURW, I All-Union Congress of Soviet Writers, 1935 Paris Congress of Writers, Sergei Dinamov, Alexander Trachtenberg, Eugene Gordon, archival materials.  

История американской секции Международного объединения революционных писателей (МОРП) заметно беднее интересными сюжетами по сравнению, например, с Францией или Германией. Однако драматический момент роспуска МОРП и «переформатирования» сталинской международной литературной политики проходил в США по необычному сценарию – его позволяют восстановить московские архивные документы. В постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) 10 декабря 1935 г. оговаривался особый статус американской и французской ячейки: «Считать целесообразным ликвидацию находящегося в Москве Международного объединения революционных писателей (МОРП) и его секций, за исключением тех стран, где они являются самостоятельными, жизнеспособными организациями (Франция, США)»1.

Поскольку решение о роспуске МОРП было принято задолго до обнародования постановления, Секретариат и лендер-комиссии МОРП в Москве, равно как и национальные секции «на местах», заранее начали готовиться к переменам. Во всех случаях решения по национальным секциям принимались в зависимости от конкретной ситуации в той или иной стране. Так, например, немецкая секция МОРП была принята в состав Союза советских писателей – как фактически лишившаяся родины и перенесшая свою деятельность в эмиграцию. Две наиболее сильные и устойчиво работающие секции – во Франции и США, очевидно, виделись, как «филиалы» Союза советских писателей, которые, возможно, войдут в гипотетический будущий Всемирный союз писателей с центром в Москве. Французскую секцию – «вотчину Барбюса» – сохранили как идущую в правильном направлении, т.е. в русле новой политики консолидации народных фронтов и всех левых, антифашистских писательских кругов, демонстрацией чего стал Парижский конгресс в защиту культуры 1935 года. Однако накануне этого резонансного события прошел еще один писательский съезд – Первый учредительный конгресс Лиги американских писателей, состоявшийся в Нью-Йорке 26–28 апреля 1935 г. 

Архивные документы свидетельствуют: все три писательских съезда – советский 1934 года, американский в апреле 1935-го и парижский в июне 1935 г. – задумывались как единый проект, как три последовательных шага в направлении нового всемирного писательского объединения; они организовывались и проводились по схожей модели. Во всех трех случаях планировалось значительное международное представительство – хотя из всех трех лишь Парижский конгресс стал по-настоящему международным. Было обеспечено всемирное представительство на советском съезде, где было 40 иностранных гостей, и в их числе несколько крупных писателей – Рафаэль Альберти, Луи Арагон, Андре Мальро, Клаус Манн, Эрнст Толлер; из США было два малоизвестных автора – прозаик российско-еврейского происхождения Бен Филд (наст. имя Моэ Брагин), автор четырех романов и многочисленных рассказов, и американский еврейский писатель и педагог Роберт Гесснер, публицист, очеркист и автор короткой прозы. 

Первый конгресс американской писательской Лиги прошел, по сути, в формате национального съезда – хотя изначально он тоже задумывался как событие с широким международным участием, и для этого была обещана помощь из Москвы. В РГАЛИ и РГАСПИ сохранились письма, которые главные организаторы конгресса Лиги Александр Трахтенберг («комиссар по культуре и печати» компартии США) и член оргкомитета, редактор и литератор Алан Калмер слали в Секретариат МОРП, не оправдавший их надежд: «Мы очень огорчены и обеспокоены тем, что не получаем от вас никакого ответа, несмотря на то, что в течение последних двух месяцев мы неоднократно писали вам и телеграфировали»2, – так начинается их очередное большое письмо в центр, отправленное23 марта 1935 г., т.е. за месяц до начала конгресса. Американские товарищи жалуются, что так и не получили из центра ни материалов для съезда, ни содействия в приглашении солидного «международного десанта» – и подчеркивают значимость готовящегося события, свои успехи в его подготовке, а главное – полное его соответствие требованиям к новым, современным писательским ассоциациям: 

Мы делаем все возможное, чтобы этот Конгресс был началом широкой организации лучших американских писателей, которые в течение последних лет очень полевели… Мы думаем, что на открытии Съезда будет присутствовать 1000 человек… Активное участие в работе Съезда примут писатели Драйзер, Дос Пассос, Фрэнк, Джозефсон, Голд, Фримен,…Колдуэдд, Хьюз… мы не получили ни одного отказа от тех, кого мы пригласили на Съезд3. 

В письме содержится список зарубежных гостей, которых организаторы хотели бы видеть на конгрессе в Нью-Йорке. Из советских писателей это Максим Горький, Михаил Шолохов, Сергей Третьяков, Борис Пильняк, Александр Фадеев, Илья Эренбург, Федор Гладков, Федор Панферов, Александр Серафимович, Лидия Сейфулина, Борис Пастернак. Из европейских авторов – Мартин Андерсен-Нексе, Ромен Роллан, Луи Арагон, Жид, Андре Мальро, Анри Барбюс, Генрих Манн, Эрнст Толлер, Анна Зегерс, Теодор Пливье, Эгон Эрвин Киш. Однако никто из них не приехал на съезд. Пришла поздравительная телеграмма от Ромена Роллана и был зачитан присланный Луи Арагоном доклад. Из СССР также не было ни одного делегата – дело ограничилось поздравительными телеграммами от Максима Горького и Союза писателей. В итоге из зарубежных гостей на Первом конгрессе Лиги были только немецкие писатели-эмигранты, от лица которых выступил Фридрих Вольф, и посланцы из соседних стран – Мексики, Кубы, Японии. Советское руководство предпочло направить все силы и финансы на Парижский конгресс, а не на заокеанское мероприятие, тем более, что открытая поддержка американских левых была весьма затруднительна политически, экономически, и логистически. 

Тот факт, что в Москве американский писательский съезд рассматривали в связке с двумя другими писательскими съездами, доказывает и наличие единой издательской политики: наряду с выпуском стенографического отчета Первого съезда советских писателей4 и материалами Парижского конгресса5 готовился аналогичный том материалов Первого съезда писательской Лиги США. За основу было взято подготовленное Генри Хартом американское издание6, вышедшее в «International Publishers» (издательство при компартии США, которым руководил А. Трахтенберг). Советское переводное издание делалось С. Динамовым, но так и не было опубликовано. В РГАЛИ в фонде ГИХЛ сохранилась полностью подготовленная к изданию рукопись7. Том, который включал выступления Уолдо Фрэнка, Луи Арагона, Фридриха Вольфа, Джона Дос Пассоса, Лэнгстона Хьюза, Малькольма Каули, Александра Трахтенберга, литераторов круга журнала «New Masses» и самых видных участников клубов Джона Рида (Джек Конрой, Джозеф Фримен, Джозеф Норт, Эдвин Сивер, Грэнвил Хикс, Айсидор Шнейдер и нек. др.), был полностью собран, переведен, была сделана редактура. Вступительная статья С. Динамова служит еще одним свидетельством в пользу того, что «американский том» готовился в единой «обойме» с материалами советского писательского съезда и Парижского конгресса: 

Происходивший в Нью-Йорке в конце апреля 1935 года конгресс американских писателей имеет большое международное значение и является значительнейшим этапом на пути создания единого антикапиталистического и антифашистского фронта писателей всего мира. <…> Это не было узкое совещание профессиональных литераторов… Съезд был не только съездом САСШ8. 

В предисловии Динамова подчеркивалась «руководящая и направляющая роль» Советского Союза в сколачивании единого писательского фронта: 

Советский Союз – с какой любовью произносились на съезде эти слова! Американские писатели, как и передовые литераторы всего мира, видят в Советском Союзе живое осуществление самых своих радостных надежд. Легче жить и неизмеримо легче бороться, зная, что уже вырвана из-под власти капитализма одна шестая земного шара9. 

Заметим, что советской литературе на съезде американской Лиги были посвящены два выступления: критика Мэтью Джозефсона и литератора, журналиста критика Моше Джозефа Ольгина.

После прошедшего съезда в Москве состоялось несколько «отчетных мероприятий» американских товарищей. 2 июня 1935 г. выступил в Москве в МОРП с подробным, информативным рассказом о Первом конгрессе американских писателей и ответил на вопросы афроамериканский писатель, критик, редактор, издатель журналист, коммунист (с 1931 г.) Юджин Гордон. На Конгрессе он сделал доклад «Социальные и политические проблемы негритянских писателей». Среди присутствующих на его выступлении в Москве были представители Коминтерна, Союза советских писателей, МОРП, МОРТ, «Издательства иностранных рабочих» и разных других советских литературных институций, в т.ч. С. Динамов, М. Аплетин, А. Станде, переводчики И. Кашкин, В. Топер, Н. Дарузес, А. Елеонская, Н. Камионская, критик М. Урнов, писатель С. Третьяков, журналист Анна-Луиза Стронг, критик и редактор английской версии «Интернациональной литературы» Уолт Кармон и др. – т.е. не только партийно-литературные функционеры, но и самая широкая литературная общественность. Копии доклада были отправлены С. Динамову, заместителю заведующего Англо-американским секретариатом Коминтерна И.Г. Мингулину, А.С. Щербакову, занимавшему тогда пост оргсекретаря Союза писателей СССР10.

Доклад Юджина Гордона действительно был нацелен на широкую аудиторию и носил информативно-ознакомительный характер. Гордон сообщил, когда и где проходил съезд, сколько на нем было делегатов (от 350 до 400), сколько состоялось заседаний и чему они посвящались, кто был выбран председателем Лиги (Уолдо Фрэнк) и т.д. Гордон рассказал также о протестных акциях с участием писателей-делегатов, которые происходили накануне и во время Конгресса (пикеты вокруг здания, где находилась редакция журнала «American Mercury» Генри Луиса Менкена, с плакатами и лозунгом «Не покупайте “American Mercury”; “American Mercury” управляют штрейкбрехеры» (Don’t buy the “American Mercury”; “American Mercury” is run by scabs). Протесты ознаменовались стычками с полицией и арестами протестующих (в полицейский участок попали Джек Конрой, Майкл Голд и нек. др.). Гордон также Он остановился на выступлениях Кеннета Берка, Макса Боденхейма, негритянского критика Юджина Клея, Майкла Голда. Однако, пожалуй, еще интереснее было то, что Гордон сказал об отсутствующих. 

Примечательно, что некоторые писатели, которых ждали на Конгрессе, там не появились. Не было Драйзера. Не было Шервуда Андерсона. Разумеется, не было Синклера Льюиса, лауреата Нобелевской премии. Его, конечно, никто не ждал, но Драйзера-то и Шервуда Андресона ждали. Ждали также и Эдмунда Уилсона. Уилсона не было, но, думаю, этому можно найти объяснение. Быть может, многие из вас знают, какая дискуссия бушевала в это время вокруг Драйзера. За день или два до созыва Конгресса в “Nation” появились письма Драйзера, переданные Хэпгудом Хэтчинсом, в которых Драйзер, выражаясь очень, очень прямо, проявил себя как антисемит. Этот факт сильно затруднил для спонсоров Конгресса приглашение Драйзера, хотя он поставил свою подпись по письмом о созыве Конгресса. Драйзеру, конечно, было бы неловко появиться на Конгрессе, потому что этот вопрос был бы неизбежно поднят на Конгрессе11. 

Впрочем, это лишь одна из причин отсутствия Драйзера. Драйзер вообще редко появляется на мероприятиях. Если он согласился выступить, то обычно присылает текст речи через секретаря – или вообще не появляется и не присылает ни слова. Что же до Шервуда Андресена, он просто ходит кругами и едва ли вообще понимает, в чем смысл происходящего. Он почти такой же мистик, каким был наш президент писательской Лиги (говоря это, я не вовсе не хочу обидеть Уолдо Фрэнка). Андерсон – не один из тех состоятельных писателей, которые чувствуют, что настало время сделать крен влево и начинать заигрывать с рабочими. Он из писателей-либералов, которые не уверены, кто победит – рабочие или капиталисты, а потому так и будут сидеть на заборе – ни туда, ни сюда. Андресону, впрочем, сейчас на заборе вполне комфортно12.

Через три с лишним месяца после учредительного съезда Американской писательской лиги Александр Трахтенберг выступил в Москве с рассказом-отчетом об этом событии на совещании Секретариата МОРП 14 августа 1935 г., и ответил на многочисленные вопросы присутствовавших. Совещание вел заместитель председателя Иностранной комиссии Союза советских писателей М.Я. Аплетин, копия стенограммы была отправлена председателю англо-американской комиссии С. Динамову. На совещании в числе прочих присутствовали и задавали вопросы Фридрих Вольф и Вилли Бредель. В отличие от доклада Гордона, это было «закрытое» мероприятие, нацеленное на внутреннюю аудиторию партийных литературных функционеров. Стенограмма этого совещания13 – весьма любопытный документ. Александр Трахтенберг в свободной манере, живо и неформально повествует о целом ряде закулисных историй, связанных с подготовкой и проведением конгресса, говорит о том, как строятся отношения Лиги с крупными фигурами – Теодором Драйзером, Джоном Дос Пассосом, Эптоном Синклером, Эдмундом Уилсоном, Генри Луисом Менкеном, Синклером Льюисом, давая им выразительные характеристики, например: 

Менкен начал с того, что он как будто не радикал, но он хочет показать себя человеком, который буржуазией не интересуется. Он против мещанства восставал, но вместе с тем был самым ярким мещанином и сам скатился к фашизму. Правда, в свое время, лет двадцать назад, он имел влияние на некоторых людей; но теперь он не узнает тех, которых сам родил. И теперь никакого влияния в литературе он не имеет. <..>С Дос Пассосом обстоит труднее. Он еще молодой человек, но он подпал под дурное влияние. Он очень больной человек, нервнобольной. Все его тело на нервной почве раздражено, и это чрезвычайно влияет на него. Он не был в Нью-Йорке очень долгое время. Он жил на Юге, и там его посещали некоторые люди, троцкисты, имевшие на него влияние. <…> Во многих вещах он не разбирается. В том отчасти наша вина… Нам нужно с такими людьми серьезно работать14.

            Трахтенберг, разумеется, остановился на проблеме Драйзера: 

Создавая комиссию по созыву конгресса, мы, конечно, имели в виду Драйзера, как одного из самых главных участников этого конгресса. Мы  думали о нем как о председателе первого нашего открытого заседания. <…>  Письма тов. Драйзера были опубликованы как раз накануне этого конгресса. Публикация писем в этом журнале «Нейшен» поставила его в такое положение, что он не мог публично выступить: (как известно, там были антисемитские выпады, а в этом городе около двух миллионов еврейского населения, и еврейские рабочие очень болели душой, что именно Драйзер выступил таким образом, еврейские газеты провели большую кампанию против нас. Так что по тактическим соображениям мы решили лишить Драйзера выступления на конгрессе, с ним это согласовали. Я думаю, что он хотел бы, он собирался на конгрессе быть, но он понял, что не может выступить. <…>  Мы с ним провели дискуссию, два раза с ним виделись, очень серьезно говорили, и он подписал в «Нейшен» заявление, ибо мы доказали, что написанное им в его письмах может быть соответствующим образом использовано фашистами. Наше собеседование с ним помогло. Он говорит, что он не против нашей постановки данного вопроса, наоборот: «Если мое выступление может быть понято, как выступление против еврейских рабочих, против негритянского народа, если это выступление против ленинского учения, – я так выступать не буду». Мы думаем, что Драйзер для нас совсем не потерян. Нам нужно еще с ним поработать, нам нужно с ним потолковать, и я думаю, что если он не совсем очистился от некоторых своих предрассудков (у него это на личной почве, его обворовали еврейские агенты, еврейские издатели), но в политическом смысле, я надеюсь, мы его нейтрализуем на этой почве. Он подписал платформу нашего письма. Он считается с нашим мнением о нем15.

            В своем отчете МОРПу Трахтенберг подчеркнул, что съезд Лиги следует рассматривать в единстве с Парижским конгрессом – 

Мы послали в Париж Майкл Голда и Фрэнка, которые представляли широкий круг писателей. Выступление этих писателей на конгрессе было очень хорошим. Ставится вопрос: в связи с Парижским конгрессом как мы смотрим на нашу организацию, что может дать наша организация?.. Когда наш конгресс заседал, мы обсуждали вопрос о принятии участия в Парижском конгрессе. Мы рассматривали себя как часть парижского движения, хотя наша организация имела место до Парижского конгресса, но мы ставили однородные вопросы и решили, что наша организация может поэтому быть первой секцией Парижского конгресса16. 

– и поделился планами: кооперация с организациями революционных художников, драматургов и театральных деятелей в США, подготовка панамериканского антиимпериалистического писательского конгресса. 

Мы также подготовляем пан-американский конгресс – конгресс писателей Латинской Америки, конгресс борьбы против империализма, против угнетения колоний. Писатели Латинской Америки ждут помощи от наших писателей. В Латинской Америке писатели имеют очень большое влияние. Мы хотим всех этих писателей собрать, послать большую делегацию в Мексико-Сити, созвать большой конгресс именно там, в Латинской Америке17. 

Эти планы удалось осуществить в 1936-1938 гг.: влияние Лиги увеличивалось, среди ее участников появлялось все больше заметных имен (Томас Манн, Уильям Карлос Уильямс, Джон Стейнбек, Эрнест Хемингуэй, Арчибальд Маклиш и др.). Однако документы московских архивов показывают, как постепенно, но неуклонно, ослабевала связь американской Лиги с «центром» в Москве – Иностранной комиссией Союза писателей. Характерно, что в переписке А. Фадеева, М. Аплетина, Т. Рокотова со «эмиссарами» в США, например, с М. Каули, постоянно возникают вопросы о Лиге, которые показывают плохую осведомленность советской стороны. Из Москвы интересуются, что было на съездах, почему перестали поступать в Союз советских писателей выпуски информационного бюллетеня Лиги, «жива ли еще Лига», насколько она многочисленна, и т.д18. Показательно, что для Иностранной комиссии полной неожиданностью оказалась смена председателя Лиги в 1937 г.: в одном из документов Лиги, попавших в Инкомиссию, Фрэнк значился как «бывший председатель», и сбоку на этом документе М. Аплетиным была сделана приписка: «Выяснить, когда и почему он перестал быть председателем»19.

Если переход от политики «народных фронтов» к железному занавесу все более отдалял Союз советских писателей от американской писательской Лиги, то советско-германский пакт нанес Лиге удар, от которого она так и не смогла оправиться. Ее история в годы Второй мировой вплоть до роспуска в 1943 г. – по сути, медленная агония, которую в это время переживают практически все структуры, порожденные в довоенное время в период ленинского и сталинского правления, включая Коминтерн. В послевоенный период писательские контакты будут строиться уже по другим моделям. 

Примечания

1 Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б)-ВКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике. 1917-1953 / Сост. А. Артизов, О. Наумов. — М.: МФД, 1999. С. 279.

2 РГАСПИ. Ф. 541. Оп. 1. Д. 126. Перевод с англ. мой.

3 Там же. Перевод с англ. мой.

4 Первый Всесоюзный съезд советских писателей 1934 : Стенографический отчет. М.:  Гос. изд-во «Художественная литература», 1934.

5 Международный конгресс писателей в защиту культуры. Париж, июнь 1935. Доклады и выступления / Ред., предисл. И. Луппола, пер. Э. Триоле. М.: Гос. изд-во «Художественная литература», 1936.

6 American Writers’ Congress, ed. H. Hart. New York: International Publishers, 1935. 

7 Конгресс американских писателей / Пер. с англ. М. Валескали, ред., вступ. ст. С. Динамова. РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 1. Ед.хр. 8512. 321 л.

8 Там же. Л. 1-2.

9 Там же. Л. 3-4.

10 РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 1. Ед. хр. 21. 

11 Об этом см.: Панов С.И., Панова О.Ю. Теодор Драйзер, СССР и еврейский вопрос // Rossica. Литературные связи и контакты. 2022. № 3. С. 201-252.

12 РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 1. Ед. хр. 21. Л. 4–6. Перевод с англ. мой.

13 РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 11. Ед.хр.1.

14 Там же. Л. 10, 13.

15 Там же. Л. 11–12.

16 Там же. Л. 6.

17 Там же. 

18 РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 11. Ед.хр. 38.

19 РГАЛИ. Ф.631. Оп. 11. Ед.хр. 131. Л.157–159.

Ольга Юрьевна Панова – доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник, Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, Москва. E-mail: olgapanova65@mail.ru

Olga Yu. Panova, Doctor Hab. in Philology, Leading Researcher, A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences; Professor, Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russia. E-mail: olgapanova65@mail.ru

О.М. Ушакова

Всенародный Пух: 

советская поздравительная открытка и транскультурные мутации образа

Ключевые слова: Винни-Пух, культурная ассимиляция, русификация, советская поздравительная открытка.

Olga M. Ushakova

All-People Pooh:

Soviet Greeting Cards and Transcultural Mutations of the Image

Keywords:Winnie- the-Pooh, cultural assimilation, russification, national cultural codes, Soviet greeting cards.

В последнее время в отечественной массовой культуре закрепился определенный образ Винни-Пуха, «своего парня», действующего и говорящего как типичный представитель российского глубинного народа: этот всенародный Винни-Пух пародиен и карнавален, погружен в культуру «телесного низа», его поведение и речь включают в себя обсценную лексику, элементы черного юмора, порнографиии т. д. Именно этот брутальный и непритязательный герой из народа предстает в разных жанрах и формах современной сетевой культуры: мемах, демотиваторах, любительских анимационных фильмах, фанфиках и т.п. В качестве примера полного превращения английского персонажа в «своего» можно привести популярный в сети демотиватор «Понаехали», на котором Винни-Пух вместе со своими «сородичами» и «единоверцами» Буратино и Карлсоном побивает непрошенных чужеземцев (утенка Дака, Микки Мауса, губку Боба)¹.

Каким образом за несколько десятилетий произошла эта тотальная метаморфоза британского игрушечного медведя, ностальгической реплики культурыLa Belle Époque, созданного рафинированным кембриджским интеллектуалом и прошитого прочными нитями модернистской культуры (книга «Винни-Пух» опубл. в 1926)?  

Исследование процесса транскультурной мутации и полной ассимиляции образа Винни-Пуха показало, что процесс русификации героя происходил постепенно. Можно выделить его основные этапы:1960-е гг., 13 июля 1960 г. в издательстве «Детский мир» тиражом в 215 тысяч был опубликовансамый известный перевод (пересказ) Б. Заходера (первые переводы фрагментов книги Алана Милна появились в СССР в  1939 г.); 1970-е гг. – время выхода и широкой популярности советских мультфильмов «Винни-Пух» (1969), «Винни-Пух идёт в гости» (1971), «Винни-Пух и день забот» (1972) режиссера Ф. Хитрука; 1980-е гг. – период массового освоенияобраза мультяшного Винни-Пуха в детском фольклоре и праздничной культуре, его тиражирование в советской поздравительной открытке; 1990-е гг.– развитие  двух основных тенденций российской «пухианы», интеллектуальной (начиная с книги В Руднева «Винни Пух и философия обыденного языка», опубл. в 1994) и популярной (анекдоты, литературные пародии, например, повесть Д. Галеева«Восстание в Мохландии или Плюшевая революция» и т.п.); 2000-е гг. – трансмедийный Винни-Пух в разнообразных формах и все увеличивающихся количествах. 

В данной работе анализируется процесс ассимиляции образа Винни-Пуха в советской поздравительной открытке 1980-90-х гг. Именно советская почтовая открытка с ее миллионными тиражами и присутствием в каждом советском доме стала средством массовой популяризации образа, сделала Винни Пуха частью повседневности и важным элементом советской праздничной культуры. Миллионы Винни-Пухов, благодаря советской почте, пришли в миллионы советских семей и в самые отдаленные «медвежьи» углы, и даже те советские люди, которые никогда не читали книг Милна и не видели анимаций Хитрука, смогли познакомиться с харизматичным медведем, представленным на открытках в родных пейзажах и привычных декорациях. Материалом исследования стали поздравительные открытки, авторами которых были такие советские художники, как В. Четвериков, Т. Жебелева, В. Зарубин, Л. Фирсанова, А. Котеночкин, С. Губанов, О. Макарова. Анализ этих открыток, начиная с первого изображения Винни Пуха на открытке 1980 г. (поздравительная открытка с 8 марта, художник Четвериков) и заканчивая новогодней открыткой Губанова(1990), установленной нами как последняя в данном семиотическом ряду,показывает, как трансформировался оригинальный художественный образ и шел процесс его ассимиляции в иной культуре. Включение Винни-Пуха в систему советской праздничной культуры отразило также значительные изменения в жизни советского общества, деидеологизацию ряда всенародных праздников и расширение национальных культурных горизонтов. Обращение к почтовой «пухиане» в хронологическом разрезе показывает, что Винни-Пух оторвался не только от своих английских корней, но и от своего образа из советского мультфильма.Его новый типаж стал хорошо узнаваем, и легко вписался в национальный канонмифологических, сказочных и кинематографических героев. Став достоянием широких народных масс, Винни-Пух начал жить своей жизнью, независимой от генезиса и других интерпретационных практик. 

Примечания

¹https://demotivatorium.ru/sstorage/3/2015/03/05123413573273/demotivatorium_ru_ponaehali_81997.jpg

Ольга Михайловна Ушакова, д.ф.н., независимый исследователь, Тюмень, Россия, olmiva@rambler.ru

Olga M. Ushakova, Doctor Hab. in Philology, Independent Researcher, Tyumen, Russia, olmiva@rambler.ru